Ивлеву снова пришлось переводить на английский льстивые слова, на этот раз исходившие от самого Деникина, о «радости и безграничных надеждах, вызванных появлением на Кубани союзных миссий», а с английского — скупое, как торговая реклама, заверение о готовности оказать помощь белому движению.

Впрочем, обед у Деникина был оживлен сначала церемонией вручения Пулю казачьего кинжала, а затем спичами «крупнейших сановников России», как их представил главнокомандующий, — бывшего председателя Государственной думы Родзянко и бывшего министра иностранных дел Сазонова. Бывшие деятели царской империи старались уверить, что с великим энтузиазмом отдадут свой государственный опыт на восстановление «единой, и неделимой России». Оба, таким образом, метили снова получить места у кормила государственного правления.

Ивлев, переводя Пулю эти речи, невольно вспоминал, как еще совсем недавно жалко дрожал отвислый подбородок у того же Родзянко, когда в станице Успенской Дюрасов и Ковалевский прямо в лицо называли его бездарным политическим интриганом, виновником гражданской войны и возмущались его присутствием в армии. Увы, Деникин так и не расстался с опозорившими себя николаевскими сановниками!

Обед у главнокомандующего завершал «аккредитацию» миссий. Теперь Англия и Франция имели в своих руках механизм прямого, повседневного воздействия на каждый шаг Деникина.

Чтобы придать своему режиму видимость государственности, даже демократичности, Деникин расширил функции созданного еще в августе «Особого совещания», поручив ему разработку законопроектов, а также некоторые «правительственные» обязанности по управлению на захваченных Добровольческой армией территориях и проведению внешней политики. Так по указке извне составилось «правительство» режима деникинцев. Возглавил его помощник Деникина генерал Драгомиров.

В свою очередь Деникин сразу же использовал англо-французских представителей, чтобы в угодном ему духе разрешить давние разногласия с правителями войска Донского. Он убеждал Пуля, что атаман Краснов препятствует объединению вооруженных сил на Юге России, следовательно, осуществлению широкомасштабных операций против большевиков, что он скомпрометировал себя пронемецкой ориентацией. Екатеринодарские газеты в эти дни усердно поносили Краснова как немецкого ставленника.

Старания генерала Смагина, продолжавшего приглашать в Новочеркасск генерала Пуля и капитана Фуке, пока ни к чему не приводили. Краснов объяснял это интригами Деникина и решил завязать непосредственные отношения с союзниками, минуя миссии в Екатеринодаре. В донских газетах появились вскоре сообщения о прибытии в Новочеркасск других представителей от союзников — капитанов Бонда и Ошэна.

Генералу Пулю пришлось даже объясняться с представителями Деникина по этому поводу, что, мол, капитаны, так пышно встреченные в Новочеркасске, — второстепенные фигуры, не имеющие официальных полномочий.

Однако распри между Добровольческой и Донской армиями не отвечали интервенционистским планам стран Антанты. Поэтому Пуль продолжил попытки создать единое командование обеих армий во главе с Деникиным.

Утром 30 декабря на станцию Кущевская прибыли два специальных поезда. В одном находился атаман Краснов со свитой, в другом — генерал Пуль. Начальника английской миссии сопровождал Драгомиров. Кущевская находится на границе земель Дона и Кубани. Потому она и была выбрана для переговоров.

Пуль попросил Ивлева сообщить Краснову, что он ожидает его в своем салон-вагоне.

Строптивый атаман неожиданно отказался идти в поезд Пуля.

— Какой нелогичный человек! — усмехнулся Пуль. — Десять дней назад демонстративно выказывал почести капитанам, а сейчас встал перед главой миссии в позу индейского петуха.

— Да, атаман спесив! — подхватил Драгомиров. — Так он не раз показывал себя и в отношениях с главнокомандующим Добровольческой армией.

— Интересно все же, — продолжал заинтригованный Пуль, — чем он сейчас мотивирует свою неучтивость?

Он послал своего помощника полковника Киза к атаману.

— Генерал Пуль, должно быть, не принимает во внимание, — сказал Кизу Краснов, — что я являюсь выборным главой свободного пятимиллионного народа. Этот народ ни в чем не нуждается.

Когда Ивлев перевел эти слова, английский полковник выразил недоумение:

— Но генерал Смагин все время от вашего имени настойчиво просил у нас помощи…

— Действительно так, — подтвердил атаман. — Но помощи просил я, а не мой народ. А моему народу не нужны ни ваши пушки, ни ружья, ни амуниция. Он имеет все, и он сам прогнал от себя большевиков…

Это Ивлев перевел даже с известным удовольствием: хоть один русский генерал да выказал кое-какую гордость перед самонадеянным англичанином.

— Завтра Дон заключит мир с большевиками и будет жить отлично, — продолжал Краснов. — Но нам нужно спасать Россию — вот для чего с генералом Пулем желает разговаривать глава сильного суверенного народа, заслуживающий уважения. Я жду генерала к себе, а после этого не замедлю с ответным визитом.

— Нет, — комментировал в разговоре с Драгомировым ответ Краснова Пуль, — не Великобритания, а атаман нуждается в помощи. Пусть он за ней и приходит.

Поезда продолжали стоять рядом. Затеянная генералами игра раздражала Ивлева. Он вышел на площадку вагона посмотреть на станцию.

Звеня обледенелыми ветвями, ветер раскачивал оголенные тополя, сметал с платформы снег, обнажая цементные плиты, избитые подковами солдатских сапог. Станции! Даже самые неприметные и маленькие, сколько они всего перевидели! Если сегодня все-таки состоятся переговоры, то здесь, на этой провинциальной, вполне рядовой станции, может решиться судьба не одной Донской армии.

Ивлев вспомнил, как прошлой зимой тут под видом красного матроса залез в теплушку, как тогда был рад найти место на грязном, заплеванном полу. Продрогший, голодный, смертельно уставший, он в ту пору и подумать не мог, что на этой же станции спустя десять месяцев будет стоять на площадке салон-вагона с иголочки одетым в костюм английского образца, курить асмоловские папиросы. Неисповедимы пути человеческие, как их предугадаешь!

Было около одиннадцати часов. Декабрьский день мрачно хмурился. Остро обоняя запах свежего снега, выпавшего ночью, Ивлев старался разглядеть памятную ему станцию, у которой где-то на убогом заснеженном погосте покоится родная тетка, Мария Сергеевна, с пятнадцатилетним сыном. Кто убил их? Этого уж никогда не узнать. Бандитская станция Кущевская, бандитская!..

«Воюем, воюем, воюем… — Ивлев зябко передернул плечами. — Можно подумать, что только войной и можно все исправить. Сотни тысяч вояк с одной и другой стороны. Люди одной нации превратились в лютых врагов. Все машины войны в ходу. Фронты гражданской войны в Сибири, на Волге, на Севере, на Дону, Украине… И всюду на станциях эшелоны, пушки, кони…»

Вдруг с площадки атаманского поезда соскочил знакомый Ивлеву хорунжий и крикнул:

— Атаман приказал прицепить паровоз к поезду! Катим обратно в Новочеркасск!

— Вот как? — изумился Ивлев и поспешил сообщить об этом Пулю.

— Объявите господину атаману, — подумав, решил Пуль, — я согласен перейти для переговоров в его поезд, если атаман согласится, что завтракать будет у меня.

Через пять минут Пуль и Драгомиров перешли в вагон атамана. После короткой процедуры знакомства Пуль обратился к Краснову:

— Согласны ли вы, господин генерал, подчинить генералу Деникину войско Донское?

Краснов вспыхнул:

— Ни в коем случае!

— Почему?

— Я опасаюсь, что генерал Деникин погубит дело. Он не хочет отрешиться от старого, неприемлемого в наши дни взгляда на кубанских и донских казаков как на часть русской армии, а не как на самостоятельные армии. К тому же он и Добровольческую армию не смог поднять. Это все еще корпус, у которого нет ни точных штатов, ни определенного устава, ни сколько- нибудь четкой политической программы. Добровольческая армия плохо одета, плохо дисциплинирована…