Только когда она вывела ему на улицу лошадь, а Ляонас, следом за ней, вторую и он, привязав повод второй лошади к задку телеги, влез на свое место, сжимая в руке выписанные по форме квитанции о сдаче дров, — он почувствовал, что жизнь к нему возвращается. Он чуть было не сказал, что согласен еще подождать, если надо, но Ляонас уже дернул вожжи, безжизненно повисшие в руках у хозяина, лошадь потянула, и телеги поехали вдоль улицы, с каждым шагом удаляясь от склада, от опасностей, обратно к хуторку, к родному дому, к картофельному полю и полоске ячменя, к яблоням и огороду — ко всему, с чем хозяин в душе чуть было уже не простился.

Когда верхние ряды бревен были разобраны, Юлюс принес из конторы большие ржавые ножницы. Он стал на колени, потом лег на живот и осторожно, стараясь не сдвинуть ни одно полено, пополз вперед.

Заведующий, нагнувшись, напряженно следил за каждым его движением. Ляонас и водитель стояли за его спиной.

— Да отойдите вы отсюда подальше! Что вы мне в затылок дышите! — не оборачиваясь, раздраженно прикрикнул на них заведующий.

— А сам? — хмуро сказал водитель. — Как будто это поможет, если на десять шагов отойти…

Юлюс просунул руку с ножницами далеко в щель между бревнами. Ножницы лязгнули, перекусив проволочку.

— Раз! — сказал заведующий.

Юлюс полежал минуту, по-прежнему вглядываясь куда-то в глубь штабеля, затем уверенно протянул руку, ножницы снова лязгнули, заведующий сказал: «Два!» — и ножницы лязгнули еще раз.

Юлюс поднялся, стряхивая мусор со своих заплат на коленях.

— Здорово! — с уважением сказал Ляонас. — Заминировано? Это по-хозяйски!

— А ты как думал? — повеселевшим голосом откликнулся заведующий. — Теперь беритесь разом, поживей.

Они торопливо разбросали последний ряд бревен, прикрывавший ящики с гранатами, и, не чувствуя тяжести, стали укладывать их в кузов грузовика.

— Хватит, — сказал наконец заведующий. — Тут осталось еще на одну машину, неполную. Нужно ведь сверху место для дров оставить.

Поверх тяжелых ящиков с ручными гранатами они уложили два ряда длинных поленьев.

— Ну… — сказал водитель, и вдруг лицо у него так потемнело, что Юлюс спросил:

— Что с тобой? — и испуганно оглянулся.

— Так и есть. Сел аккумулятор! Все-таки сел, проклятый!

Он бросился в кабину, вытащил заводную ручку, сунул ее Юлюсу, а сам схватился обеими руками за баранку и, полуоткрыв рот, приготовился слушать, заработает ли мотор.

Юлюс крутнул раз, другой, третий, потом стал крутить отчаянно, исступленно, что было сил. Раза два мотор дал вспышку, точно попытался ожить, но не смог.

— Пусти-ка меня! — сказал Ляонас.

Он взялся за ручку, широко расставив ноги, навалился, потом рванул кверху и все повторил сначала. В моторе слышался тяжелый сосущий звук. Гремела железная ручка, с хрипом дышал Ляонас. И вдруг все звуки заглушил живой, веселый рокот мотора.

Аляна и Ляонас вскарабкались в кузов и легли, накрывшись грязным брезентом. Юлюс открыл ворота.

— До завтра, — сказал заведующий.

На узеньких городских улицах было пустынно. Только с рыночной площади, гремя по булыжнику, одна за другой выезжали пустые телеги крестьян, спешивших засветло добраться до дому, потому что с наступлением темноты всякое движение было воспрещено.

Полулежа на корявых березовых стволах, Аляна, приоткрыв край брезента, видела только вторые этажи домов, мимо которых они проезжали.

Внезапно машина затормозила и остановилась. Совсем рядом послышался топот приближающейся колонны. Надрывно проорал какую-то немецкую команду срывающийся голос, и шаги стали удаляться; видимо, колонна заворачивала за угол.

Кто-то заговорил с водителем, и тот ответил лениво и ворчливо, как человек, занятый повседневным, надоевшим делом.

Наконец машина снова тронулась, сделала еще один поворот и стала прибавлять и прибавлять ходу. Через минуту они шли уже на такой скорости, что грузовик мотало из стороны в сторону. Аляне в бок впивался короткий сучок, но она чувствовала лишь одно, главное: машина мчится.

Скоро она услышала запах полевых трав. Большой одинокий дуб мелькнул и остался позади, и теперь перед глазами было только небо. Не сбавляя скорости, машина съехала по какому-то спуску, на полном газу вылетела на подъем, и тут шум мотора стал утихать. Грузовик катился некоторое время по инерции и, заскрипев тормозами, стал.

В наступившей тишине было слышно, как стрекочут в полях кузнечики и шумит, налетая порывами, легкий ветерок.

— Живы? — спросил водитель, вылезая на землю.

Ляонас высвободился из-под брезента, сел и спросил:

— Опять аккумулятор сел?

— Дышит, — сказал водитель. — Кто из вас дорогу показывать будет?

— Все равно. Оба знаем.

— Тогда давай ко мне девушку. Возить в кабине запрещено. Но девушка все-таки лучше.

Аляна спрыгнула на землю и едва удержалась на затекших ногах. Водитель натягивал на себя короткий фашистский мундир. Застегнув все пуговицы, он надел защитную шапочку, а свою одежду свернул и бросил на пол кабины.

— Для полиции! — коротко пояснил он.

— А брюки? — спросила Аляна, глядя на его засаленные рабочие штаны.

— Брюк не видать… Хватит с них и курточки…

Он пропустил Аляну в кабину, захлопнул дверцу и отпустил тормоза. Машина медленно двинулась вперед под уклон, бесшумно набирая скорость, пошла быстрее и быстрее, и, когда они стали подходить к мостику, скатившись с высокого холма, ее слегка дернуло, мотор завелся с разбега и заработал.

Они снова разогнались на полную скорость и мчались, точно за ними гнались по пятам. Минут через двадцать такой гонки Аляна крикнула в самое ухо водителю, что скоро будет поворот. Потом положила ему руку на плечо и показала на правую сторону дороги, где через канаву был перекинут полуразвалившийся мосток.

Переваливаясь с боку на бок, грузовик осторожно переполз через канаву и, снова набирая скорость, встряхиваясь на корнях, помчался по извилистой, твердой, как камень, лесной дороге.

Тяжелые сосновые ветки хлестали по ветровому стеклу и бортам. Накреняясь на поворотах, машина впритирку проскакивала между толстых сосен. Наконец Аляна схватила водителя за руку, он сбавил ход и остановился.

— Где-то здесь, — сказала она и, открыв дверцу, соскочила на землю.

Шагах в ста от них из-за деревьев показался человек. Он замахал руками, подзывая подъехать поближе. Аляна вскочила на подножку, и они медленно выехали на полянку. Навстречу им высыпало человек семь-восемь автоматчиков в крестьянской и простой городской одежде.

Аляна узнала только Станкуса и Юргиса. Остальные были какие-то новые. Потом она заметила сержанта Гудкова и поняла, что это люди из его отряда. Видимо, Матас прислал их за гранатами.

— Ты предупреди-ка их, чтоб они меня в этом мундирчике не кокнули ради первого знакомства, — сказал Аляне водитель. — И вообще-то я этого не люблю. А уж от своих и подавно.

Аляна с удивлением на него оглянулась и увидела совсем новое лицо веселого, добродушного человека. Даже вот и пошучивать начал. Через минуту он, окруженный партизанами, раздавал всем сигареты, торопливо курил, не успевая затягиваться, смеялся над своим полуфашистским видом, неудержимо болтал, рассказывая про аккумулятор, про колонну, загородившую путь, и каждую фразу начинал так: «Слушайте, братцы товарищи!»

Кряхтя и потирая оббитые бока, Ляонас встал в кузове и начал сбрасывать на землю большие поленья.

— Поглядите-ка, — всплеснув руками, весело крикнул Станкус. — Умник-то наш опять что надумал! В лес дрова возить!..

«Нормальный сержант» — так звали партизаны сержанта Гудкова, И в этом шутливом прозвище звучало уважение.

Гудков был одним из многих тяжело раненных в первые дни войны солдат, которых потихоньку подбирали, прятали и выхаживали на глухих хуторах литовские крестьяне. Поправившись, он во главе отряда из шести человек вполне самостоятельно открыл боевые действия против Гитлера, нападая на машины и сторожевые посты. Через несколько месяцев, раненный во второй раз, он привел свой отряд к Матасу, доложив, что общая обстановка и состояние отряда нормальные: потери — двадцать два человека убитыми, в строю налицо двадцать один боец…