Служанка ушла, чем порядком рассердила де ла Ружьера. Бретонец был гномом и при этом воображал себя дамским угодником. Он являлся героем многих забавных историй, в основном неприличного содержания. Назначение низкорослого хлыща послом при императорском дворе следовало рассматривать как скрытое оскорбление со стороны бретонцев, но пока никто не выражал недовольства. Ситуация была смешной до нелепости.

— И вы считаете, что с тех пор ничего не изменилось?

Хассельштейн поскреб пальцем подбородок.

— Столько масок, Диен Ч'инг. И никто не может сказать наверняка, что правдивее — маска или лицо.

К Леосу подошла его сестра, графиня Эммануэль. Де ла Ружьер вернулся, снял шляпу и стал расшаркиваться, надеясь привлечь внимание благородной дамы. Леос положил руку в перчатке на рукоять меча.

— Сегодня за стенами дворца наблюдались беспорядки.

— Да, Диен Ч'инг. Этим мы обязаны Ефимовичу…

Диен Ч'инг был знаком с Ефимовичем. Он знал, кто скрывается под маской кислевского смутьяна. Хассельштейн удивился бы, увидев истинный облик этого человека во всей его безудержной ярости.

— Я слышал, он призывает граждан к восстанию против дворянских привилегий. В Катае за такую дерзость бунтари понесли бы должное наказание. Зачинщика подвесили бы между четырех ив, привязав крепкими веревками к ветвям деревьев за запястья, лодыжки, шею и мужской орган, и оставили бы в этом положении, пока он не изменит своих взглядов. Катайцы — разумный народ.

Хассельштейн горько рассмеялся:

— О да, Диен Ч'инг. Я бы хотел наказать Ефимовича по обычаям Поднебесной. Но при правителях из Дома Вильгельма Второго у народа тоже есть права. Таков закон.

Диен Ч'инг понимал, что это шутка. Подобно Королю Обезьян, Карл-Франц мог бесконечно говорить о правах своего народа, но мгновенно забывал о них, если в результате он на пару секунд быстрее получал кремовое пирожное на завтрак или добавлял три золотых слитка в свою сокровищницу.

— Разумеется, благородный господин, утверждения бунтовщика абсурдны. Одни рождены, чтобы править, другие — чтобы ими управляли. Это вечная истина.

Леос и Эммануэль смеялись над шуткой де ла Ружьера. Напудренные шуты, все трое. Они выставляли напоказ свои тонкие шелка и утонченные манеры, кичились родословной и плодили дурачков из-за близкородственных браков. Брат и сестра фон Либевиц напоминали фарфоровых кукол, которых от рождения до смерти окружает ватный кокон. Как легко и забавно было бы оторвать им ручки и ножки, а затем сокрушить хрупкие, размалеванные головы. Пока они спорили о том, как правильно складывать носовой платок, на улице, за стенами дворца, дети продавали себя. Неудивительно, что речи Ефимовича находили сильный отклик у обозленных граждан.

— Верно, верно, — согласился Хассельштейн. — Власть Императора даруется богами и институтом выборщиков.

Графиня Эммануэль рассмеялась, как девочка. Это был тренированный смех, вежливый и приятный на слух, однако он не имел ничего общего с настоящими чувствами.

— Я слышал об эксперименте, который некоторое время назад устроили в нескольких тилейских городах-государствах. Демократия или еще какая-то чушь. Правление народа. Полагаю, они закончили плохо.

— Народ! — Хассельштейн стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. — Зигмар знает, наши Императоры не всегда заслуживали короны! Империя пережила правление Бориса Неумелого и Кровавой Беатрисы, Неслыханно Жестокой. Но народ! Этот сброд за воротами, жаждущий крови! Они не способны прокормить себя и порой забывают подтереть зад, посетив отхожее место. Разве они могут управлять государством?

Де ла Ружьер путался в юбках Эммануэль фон Либевиц и все время норовил прикоснуться к изящным ножкам графини, притворяясь, что демонстрирует новые танцевальные па. Если бы гном не выдумал благовидного предлога, виконт Леос рассек бы низкорослого ухажера пополам своим смертельным клинком. И поделом бы ему?

— Но разве герои выходят не из среды народа? Например, Конрад, о нем поют менестрели. Он ведь был крестьянином, не так ли? И Зирк, который несколько лет назад спас жизнь Императору, он же обыкновенный актеришка, как я понимаю. В конце концов, родители Зигмара тоже не рядились в зеленый бархат. Многие гениальные люди поднялись из грязи благодаря своим заслугам. Министр Тибальт — сын бакалейщика, не так ли? Культы Зигмара и Ульрика также обязаны своей славой служителям-простолюдинам, которые, однако, совершили многие великие деяния. Даже ваши предки, я полагаю, не могли похвастать высоким происхождением…

Диен Ч'инг дразнил Хассельштейна, но его насмешка была замаскирована столь тонко, что жрец ее не заметил.

— Вообще-то, мой старший брат — маркграф, — сообщил архиликтор. — Наш род очень древний, но, приняв сан, я отказался от приставки «фон» перед именем.

— А… Следовательно, оскорбления Ефимовича обращены лично против вас?

— Он не стремится унизить лично меня. Все аристократы вызывают у него ненависть.

— Глупец! Он не понимает, как устроен мир.

— Он глупец, но глупец опасный.

— Ну что вы. У вас есть дворцовая гвардия, войска, стража.

— Вы правы, Диен Ч'инг. У Императора нет причин бояться Ефимовича.

Катаец улыбнулся и поклонился. Хассельштейн был прав лишь наполовину. Сам по себе Ефимович не представлял угрозы. Однако в союзе с Диен Ч'ингом и с благословенной помощью Владыки Циен-Цина Ефимович мог добиться большего, чем просто баламутить народ гневными речами.

Империя зиждется на нестабильном основании. Хорошо продуманный план начал приводиться в исполнение. Диен Ч'ингу оставалось лишь использовать обстоятельства в своих целях. Этим утром он гадал на стеблях тысячелистника и видел, что в ближайшем будущем появится полезная фигура — создание, которое может посеять панику в городе, отчего, вероятно, зашатается не один трон.

— Скажите мне, благородный господин, — обратился катаец к Хассельштейну, — что вы знаете о существе, которое называют Тварью?

На лицо жреца набежало облачко. Довольно долго ликтор молчал, а затем поведал Диен Ч'ингу всю историю с начала до конца.

Часть 2 Туман

1

Он имел право воспользоваться одним из роскошных экипажей, которые дворец предоставлял в распоряжение выборщиков или особо важных послов. Спустившись в конюшню, чтобы выбрать лошадей, барон заметил лакеев с гербом фон Либевицев на ливреях, запрягающих пару могучих коней в карету. При виде инкрустированной золотом махины вельможа невольно замедлил шаг. Карета напоминала гигантское разукрашенное яйцо. По бокам висели светильники, отделанные драгоценными камнями, а на расписных дверцах были изображены сцены из легенды о Зигмаре. От всего этого блеска и позолоты вокруг было светло как днем.

Очевидно, этим вечером графиня Эммануэль снова спешила на бал. Дома, в Нулне, светская львица устраивала самые пышные приемы в Империи, а во время своих визитов в Альтдорф она словно пыталась сравнять счет, становясь самым дорогим гостем столицы. Шептались, что графиня приезжала на вечеринки в сопровождении Леоса, однако он всегда возвращался один, оставив сестру в объятиях очередного любовника.

«Интересно, какому благородному дому посчастливится расстелить красную дорожку и принять у себя любвеобильную красавицу?» — подумал Йоганн. Этим вечером давали бал во дворце фон Тассенинка. Барон получил приглашение несколько дней назад, но, даже не будь у него других забот, он уклонился бы от участия в этом сборище. Выскочка, избранный выборщиком вместо бесславно умершего Освальда фон Кёнигсвальда, пытался произвести впечатление на горожан своим шиком и расточительностью. Но великий князь Халс и его угрюмый наследник Хергард были просто шутами, старательно лизавшими зад Императору, и барон всегда считал, что коллегия совершила ошибку, назначив на высокую должность фон Тассенинка. Несколькими годами ранее разразился громкий скандал, в который был вовлечен безумный племянник князя. Впрочем, именно воспоминание об этом происшествии навело Йоганна на удачную мысль.