На какое-то мгновение он вынес взгляд за борт кабины. Над головой и сбоку мерцали звезды, а под фюзеляжем тянулись пески, облитые лунным светом, отчего пустыня напоминала тундру, покрытую снегом…

В наушниках послышался голос Гришина.

— Ваша высота?

— Девять.

— Держитесь ее. Курс 260. Скорость 90.

«Ого, как далеко очутился я от цели», — подумал Поддубный, вдыхая кислород через маску.

Пять минут спустя Гришин дал команду развернуться вправо на девяносто градусов. Потом — взять еще вправо. И как только летчик выполнил эту команду, на экране засветился крестик — это означало, что цель и самолет на одной высоте.

«Ну, Лобачевский!» — восхищенно покачал головой Поддубный.

Маневрируя, он начал загонять метку цели в «лузу».

Но неожиданно она исчезла.

«Да, но куда ж девалась цель?»

Проходит секунда, вторая, третья…

— Курс 270, высота 7.

Ясно — самолет спикировал. Поддубный взял заданный режим. Снова метка цели, но уже в виде перевернутой буквы «Т». Цель находилась чуть выше. Поддубный немного взял ручку на себя. Расстояние уменьшалось. Вот снова появился крестик. Цель в «лузе». Взгляд на прицел… Огонь!

— Атака произведена! — сообщил Поддубный.

Гришин передал летчику курс на аэродром. В этот момент в телефонах послышалось:

— Я — Урал.

«Урал» — это позывной генерал-майора Щукина. Так вот кто летал за контрольную цель!

— Я — Урал. Объявляю летчику благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — передал Поддубный в эфир.

Двадцать минут спустя он приземлился.

— Спасибо вам, Иван Васильевич, что не ударили лицом в грязь, — сказал полковник Слива, когда Поддубный вошел на СКП. — Видите, не спится хозяину. Сам летает и нашу боевую готовность проверяет.

— Лицом в грязь не ударил, но заслуга наша не велика: еще немного — и генерал прошел бы. А все потому, что фарами мигаем, Семен Петрович. Дежурный штурман не годится. Либо тренировать надо, либо заменить.

— Ваша правда, что-то надо делать. А вам, Иван Васильевич, спасибо. Очень плохо, если бы пропустили генерала.

Поддубный отправился в дежурный домик, нашел свободную кровать и, не снимая спасательного жилета, лег отдохнуть. Капитан Марков включил радиоприемник. Москва передавала последние известия. Потом начался концерт. Неожиданно Поддубный услышал сквозь дремоту слова диктора:

— …исполняет артистка Римма Голикова.

— Римма?

Поддубный вскочил с кровати. Летчики удивленно переглянулись — что с майором? Никому и в голову не пришло, как много значило когда-то для их майора это имя.

Римма Голикова… Наконец-то он услышал ее по радио… Услышал среди песков далекой пустыни…

После партийного собрания полковник Слива рассмотрел оба варианта предстоящего полета на предельную дальность. Недолго думая, он перечеркнул вариант Гришина и утвердил вариант Дроздова.

Гришин безропотно встретил это решение командира и с тихой покорностью принялся за выполнение его указаний относительно предварительной подготовки.

— Пусть будет по-вашему, — сказал он Дроздову, прибыв к нему в эскадрилью. Здороваясь, он подал комэску руку в знак того, что, дескать, отнюдь не обижается на критику на собрании.

Да, собрание сильно подействовало на Гришина. Еще бы! Ведь никто из коммунистов не поддержал его, если не считать инженера Жбанова.

Накануне дня предварительной подготовки замполит Горбунов собрал членов партийного бюро полка и попросил вместе с ними к себе в кабинет майора Поддубного.

— Вот что, товарищи, — сказал замполит, обращаясь к присутствующим. — Мы сообща, всей партийной организацией, отвоевали полет за Каспий. Теперь мы должны позаботиться о том, чтобы он прошел, как говорится, без сучка, без задоринки. В случае какой-либо неудачи Гришин обязательно подумает, что он один был прав, а вся партийная организация ошиблась. Я веду это к тому, чтобы оказать нашу партийную помощь командиру эскадрильи майору Дроздову. Прошу по этому поводу высказаться.

— Разрешите мне, — поднялся Поддубный. — Неплохо было бы найти в полку летчика, знакомого с аэродромом, на котором предстоит совершить посадку.

— Есть такой летчик! — отозвался капитан Марков, который был членом партийного бюро и присутствовал здесь. — Я садился дважды на том аэродроме, один раз ночью.

— Вот и отлично! — обрадовался Поддубный. — Я хоть и не член бюро, но предлагаю, чтобы капитан Марков провел беседу с летчиками первой эскадрильи, рассказал им об особенностях аэродрома посадки, о подходах к нему, о прилегающей местности, ориентирах и тому подобном…

— Нет, нет, товарищи, — запротестовал Марков. — У меня ведь своя эскадрилья, свои летчики.

— Ну и что же?

— Да чего ради я пойду в чужую эскадрилью?

Замполит поднял руку, требуя прекратить шум.

— Вопрос ясен: я думаю, что не будет возражений против предложения коммуниста Поддубного, — сказал замполит, обводя взглядом членов бюро.

— Да нет же, товарищи, право, неудобно… — возражал Марков, вытирая мокрое лицо платком.

— А почему неудобно? — пожал плечами замполит. — Выступите с беседой как коммунист, выполняя партийное поручение.

— Правильно! — поддержали члены бюро.

— Ну, как хотите, — сдался наконец капитан Марков и повернулся к Поддубному: — Сам вызвался, выходит.

— Ничего, ничего. За дело надо браться сообща.

Члены бюро внесли еще ряд предложений по оказанию помощи командиру эскадрильи в подготовке людей и техники к столь ответственному полету и разошлись.

А на второй день замполит Горбунов и секретарь партбюро Донцов проверяли, как выполняются решения бюро. Донцов засучив рукава лазил по самолетам, заглядывая в открытые люки, помогая механикам осматривать и проверять спецоборудование.

Майор Гришин тоже находился в первой эскадрильи и тоже осуществлял контроль за ходом предварительной подготовки. Он, казалось, из противника превратился в ревностного сторонника проложенного маршрута. Но когда утром, уже в день вылета, поступила метеосводка, в которой сообщалось, что в районе Каспийского моря восьмибалльная облачность, верхний край которой достигает десяти тысяч метров, Гришин насторожился.

— Рискованно все же, — сказал он, когда полковник Слива поинтересовался его мнением. — Сейчас облачность достигает десяти тысяч, а через полчаса, возможно, поднимется еще выше. Пересекать море под облаками опасно, ведь по ту сторону — горы. Лететь над облаками, почти в стратосфере, — тоже весьма рискованно. Смотрите, Семен Петрович, чтобы не пришлось кому-нибудь из летчиков нырнуть в волны.

Полковник нервно задвигал усами.

— В нашем летном деле, Алексей Александрович, без риска не бывает. А разве не подвергал себя риску генерал Щукин, летая ночью над песками? Однако летал. Да и я вот уже четверть века летаю… Волков бояться — в лес не ходить…

— Если так, то почему же вас интересует мое мнение? — Гришин нахмурил брови.

— Вы ведь штурман! — вспылил полковник.

— Можете поставить вопрос, чтобы меня сняли с должности.

— Поставлю, когда найду нужным.

— Благодарю за откровенность. Но сейчас я официально докладываю вам, что снимаю с себя всякую ответственность за данный полет. Мое решение твердое и окончательное.

Столкнувшись с таким решительным заявлением своего заместителя, полковник еще раз лично проверил расчеты. Топлива хватало, но в обрез. Достаточно эскадрилье уклониться от маршрута — и летчики попадут в тяжелое положение. Об этом он предупредил Дроздова.

— Не уклонимся! — заверил тот.

— Я в этом тоже уверен! — поддержал Поддубный.

Вылет эскадрильи намечался на семь утра.

В половине седьмого, когда предполетная подготовка завершалась и летчики тренировались в кабинах самолетов, на СКП передали очередную метеосводку с борта самолета-бомбардировщика, который специально высылался на разведку погоды. Эта метеосводка подтверждала прежнюю.