Йон перестает улыбаться, только сосредоточено рассматривает мои пальцы, которые до сих пор сжимают его запястье. На них намерзает лед, который обвивается и вокруг его руки, сковывая нас единой силой. Темный бог не испуган, он скорее задумчив, как ученый муж, вдруг увидевший что-то такое, что заставило его усомниться во всем, что он знал ранее.

— Кукла с секретом? — размышляет вслух. Проводит когтистым пальцем над нашими скованными руками — и по гладкой поверхности льда расползается паутина трещин. Короткий щелчок — и лед рассыпается на тысячи осколков. Я все еще дрожу, но мне невыносимо противно, что совершенно беспомощна перед ним, даже если произошедшее все равно не укладывается в голову. Это сделала я? Но как?

Йон не дает сосредоточиться на этой мысли — словно ювелирное украшение, перехватывает мой подбородок двумя пальцами, задирает голову так сильно, что я морщусь от острой боли хрустнувших позвонков. Хочу закрыть глаза и не смотреть на него, но не могу. В груди горит и стонет та боль, которая останется со мной навсегда, возможно, на всю жизнь, и от нее существует единственное противоядие — попытаться отыскать в этом существе хоть что-нибудь, что напомнит о Блайте. Неужели он действительно так хорошо притворялся? Неужели я была настолько слепа? А Кудесник?

— Не ищи ответы на вопросы, которые ты все равно не сможешь понять, — небрежно предлагает Йон. — Люди, рожденные слепыми, вряд ли винят в этом своих матерей или природу, или дождь, который шел в тот день.

— Ты забрал мою сестру? — Хочу высвободиться из его хватки, но чем сильнее стараюсь, тем крепче сжимаются тиски его пальцев, и острый коготь вонзается в кожу.

— Разве я? Не припомню, чтобы явился в твой дом и забрал белокурую малышку. Она, знаешь ли, просто очаровательна. Так много болтает, особенно после того, как принц пообещал ей королевскую корону.

— Он уже не принц, — огрызаюсь я. — Твоя ищейка? Или тоже личина, в которую ты забираешься время от времени, чтобы дурачить тех, против кого беспомощен в открытом честном противостоянии?

Уверена, что сейчас его терпение лопнет — и Йон сболтнет что-то хотя бы из злости, но происходит прямо противоположное — он громко и от души хохочет. Улыбка раскалывает хмурое лицо, словно маску, под которой прячется другое — то, что так похоже на человеческое, то, что до краев наполнено человеческими эмоциями. И именно его я ненавижу сильнее предыдущего. Между ними почти нет разницы, разве что во рту больше нет клыков, но именно с таким лицом — я откуда-то это знаю — Йон будет творить самые страшные свои злодеяния. С лицом прекрасного принца из доброй сказки он развяжет войну.

— Только дураки воюют в открытую, моя маленькая глупая Дэш. — Наклоняется к моему лицу так низко, что наши рты едва не касаются друг друга. Я до боли втягиваю губы в рот, прижимаю их зубами и сглатываю соленую от собственной крови слюну. — Это моя последняя подсказка, Дэш. Будь славной девочкой и воспользуйся ею с умом, потому что мне до смерти наскучило воевать с людишками, которые не способны хотя бы попытаться изобразить сопротивление. И мне бы…

Он прерывается на полу слове и в миг снова облачается в непроницаемую маску. Разве что ухмылка все та же, но теперь в ней столько же злобы, сколько звезд на небе в самую чистую летнюю ночь.

— Что-то ты рано, — говорит явно не мне и чуть отступает в сторону, с неохотой разжимая пальцы на моей лице.

Я выдыхаю и прикладываю к обжигающим отпечаткам собственные холодные ладони.

— Йон, — раздается совершенно безучастный голос Эвана.

— Ты же не против, что я немного вытоптал клумбу? — с издевкой интересуется многоликое чудовище. — Потому что прямо сейчас я бы хотел на минуту забыть о наших распрях и сказать, что у этого цветка самый поразительный аромат из всех, что я пробовал. Не знаю уж, за какие заслуги такой тонкий букет, но польщен, польщен.

Я жду, что они вцепятся друг другу в глотки, но Эван просто проходит мимо, чуть задевая Йона плечом. Смотрит на меня с толикой разочарования, достает платок и прикладывает к царапине у меня на щеке. Хочу его ударить, хочу высказать все, что о нем думаю. Хочу сказать, что он точно такое же чудовище, как и этот обманщик, но слова стынут на языке. Что ему с моих обид? Йон прав — я всего лишь смертная, даже если во мне намешано больше, чем в дешевом пойле из таверны у причала.

— Не ждал тебя так скоро, — все так же скептически осматривая мое лицо, произносит Эван. — Не ждал, что ты вот так по-глупому себя вскроешь. Теряешь хватку.

— Ты говорил то же самое в прошлый раз, Кудесник, — отмахивается от него Йон. — И… погоди-ка… в позапрошлый тоже. Я могу по памяти процитировать каждое твое слово. Может, поэтому в последнее время победа всегда остается за мной?

В последнее время? Сколько миров они уничтожили, толкаясь, словно мальчишки, которые не могут поделить деревянный меч?

Я гоню прочь эти мысли, потому что в них не для меня только боль и горечь. Я должна была стать оружием, а превратилась в использованный носовой платок. Точно такой же, как и те, что были до меня.

Где-то внутри ковыряет червь сомнения: а что было бы, если б Кудесник не темнил? Если бы не видел во мне лишь сосуд с огненным снадобьем, а считал за полноценного человека? Была бы я такой же доверчивой и слепой?

— Генерал Эрт’ар? — снова не поворачиваясь, интересуется Эван.

— Ты правда думаешь, что я вот так просто взял — и выложил, кого подсунул в личину мальчишки-принца? — Йон хмыкает.

— Мне не нужно знать, я слишком хорошо выучил повадки твоих псов, чтобы не замечать их даже с закрытыми глазами. Убирайся. Утро еще не наступило.

— Скажи ей. — Тон Йона так стремительно меняется, что Эван вдруг резко оборачивается и одним твердым жестом задвигает меня себе за спину. — Скажи ей, что ты сделал ее королевой мертвого королевства, Кудесник.

— На твоем месте я бы не торопился укладывать в могилы живых, — предлагает Эван. — Но если хочешь…

— Скажи, — словно не слышит его Йон.

Кудесник смотрит на меня и как будто хочет что-то сказать, но Йон пользуется паузой, чтобы оставить за собой последнее слово.

— Моя армия будет здесь с рассветом, Королева пустоты, — он как будто даже рад, что Эван оставил за ним право раскрыть тайну. — И уже к полудню твоя столица превратится в горящие руины. Я бы не хотел, чтобы мать моего ребенка пострадал, пока я буду ломать ее бумажных солдатиков, поэтому, как видишь, предупреждаю.

— Мне сказать ему спасибо? — спрашиваю Эвана.

Кудесник передергивает плечами, а потом просто берет на руки, прижимает к груди, но теплее мне не становится. Холод во мне, и его так много, что по позвоночнику ползет липкий страх: может быть, я просто замерзаю, и к утру от меня останется только ледяная статуя.

— Это кровь твоей матери, Дэшелла, — спокойно говорит Эван. Я уже почти привыкла, что он может копаться в моей голове, хоть и не всегда успешно. Но теперь знаю причину: творец должен уметь видеть и слышать все мысли своего творения.

— И часть меня, — посмеивается нам в спину Йон. — Не слушай его, Королева, беги, пока еще я щедро предлагаю не разменивать жизнь на чужие замыслы.

Кудесник не замедляет шаг, не останавливается ни на мгновение и просто выносит меня за пределы снежного кольца, где переминается с ноги на ногу его лошадь. Мы едем молча, хоть впервые за все время у нас появилось столько тем для разговоров.

В замке тихо, как в старой могиле, только в некоторых окнах волнуется тусклый свет. Эван относит меня в комнату, укладывает на кровать, а сам отходит к окну — и все, что от него остается — черный силуэт на фоне зарешеченного стекла.

— Он сказал правду? Про армию. — На самом деле я хочу спросить о другом, но приходится поймать себя за шиворот и вспомнить, что я теперь — королева Трона луны и должна думать не о собственных горестях, а о государстве и людях. — Как можно не заметить армию, Эван? Как можно подойти к стенам города, чтобы об этом никто не знал?