Имя сестры рушит все наваждение. Удивительно, как, в сущности, мало времени нужно, чтобы восхищение и благодарность сменились ненавистью и злостью. И как я ни пытаюсь убедить себя в том, что все дело в моей опеке над Райль, правда слишком очевидна. Не настолько же я безнадежна, чтобы верить в собственный обман.

Я ревную этого сукиного сына. Ревную так сильно, что сжимаю руки в кулаки, сдерживая острую потребность отхлестать его по роже.

— Не смотри на меня такими сумасшедшими глазами, сладенькая, — улыбается Блайт, плотоядно облизывая губы. — А то ведь еще раз поцелую.

Стараясь не уронить достоинство еще ниже, оцениваю расстояние между нами — он точно до меня не дотянется. Блайт выразительно следит за моими шагами и лишь вскидывает бровь. В голубом взгляде читается насмешливое: «И это все?»

— Сделаешь так еще раз, — злюсь я, — и узнаешь, каким приемам обучил меня Грим против таких, как ты.

— Таких, как я? — Белая бровь выразительно надламывается. — Можно поподробнее, сладенькая?

— Если думаешь, что ты и Райль… — Слова застревают в горле, и я маскирую негодование кашлем. — Она — моя младшая сестра, ей всего семнадцать, и при том приданом, которое она получит, Райль заслужит только достойный, умный, бескорыстно и беззаветно любящий ее мужчина.

Блайт отвешивает чинный поклон — и это тоже очередная клоунада.

— Уверяю, сладенькая, меня не интересуют ее деньги. Я умен, хитер и осторожен, а моя божественная кровь просто уникальна.

Со страхом жду, что он скажет о неземной любви, и Блайт, воспользовавшись моим замешательством, в два шага оказывается рядом. Снова обнимает, и мы одновременно смотрим на то, как естественно приживаются друг к другу наши обнаженные плечи. Пальцы скользят по моей руке, и я думать забываю о холоде. Кажется, теперь мне очень бы пригодился свеженький сугроб, чтобы нырнуть туда с головой.

— Твоя ревность на вкус, как острое даррийское вино, — шепчет Блайт.

— Ты самовлюбленная свинья, — огрызаюсь я. Отрицать очевидное, да еще и таким детским способом — совершенная ерунда, но и проглотить это я тоже не могу. Пусть думает, что хочет. — Развлекайся со своими бордельными кошками, божественная задница, а от нас держись подальше.

— Твой цепной пес будет с неделю валяться в постели, — игнорирует мою грубость Блайт. — А сегодня вечером тебе нельзя быть одной.

Откуда он узнал?! До боли прикусываю язык, чтобы не задать вопрос вслух. Ни за что и никогда не поверю, что он — Шагарат. Пусть дурачит этими сказками легковерных крестьянских дочек. Уверена, всем фокусам есть совершенно разумное реальное объяснение.

— Я заеду за тобой сразу после заката, сладенькая, — продолжает шептать искуситель. Пальцы обхватывают мое запястье, и я удивляюсь, какой все-таки тонкой и беспомощной выглядит моя рука в его сильной хватке. Блайту ничего не стоит запросто сломать мне кость. Или свернуть шею. — Надень что-нибудь, что вдохновит меня на подвиги.

— Только в обмен на рога, — тут же вспоминаю я.

— Рога? — Он в задумчивости трет мой локоть большим пальцем. — Думаешь, одного поцелуя и почти невинного флирта достаточно, чтобы у великого герцога отросло что-то на спил? Возможно, если мы продолжим начатое…

— Рога арха. — Единственный способ не тронуться умом — пресекать любые его попытки подшучивать. — Они мне нужны.

— Зачем тебе рога последнего арха?

— Не твоего ума дело.

На миг мне кажется, что головорез просто высмеет меня: даже если не брать в расчет стоимость рогов ископаемого чудовища, они наверняка мощный алхимический компонент, и их можно продавать буквально тонкими спилами — и на этом озолотиться. А Блайт точно не похож на человека, который поменяет несметные богатства на право сопровождать меня вечером. Кто кому еще приплачивать должен, если уж на то пошло.

— Рога в обмен на завтрак у тебя, — выдвигает свои условия Блайт.

— Завтрак? — Это слишком просто. В чем-то же должен быть подвох?

— Ну, знаешь, так называется традиционный прием пищи после рассвета, — издевается он.

Я все еще не понимаю, но времени выяснять нет, потому что в нашу сторону уже несется гул топота копыт.

— Хорошо, завтрак — так завтрак. По рукам?

Протягиваю ладонь, которую Блайт деловито пожимает со словами:

— Завтра, после ночи в твоей постели, сладенькая.

[1] Амазонка — женский костюм для езды верхом, состоит из жакета и юбки.

Сказать, что Эван недоволен — значит, не сказать ничего.

Грим уже привычно стоит за моей спиной, но каждый раз, когда он делает вдох, я слышу подавленный стон боли. Не представляю, чего ему стоит стоять на ногах, но наверняка это крайний предел человеческих сил.

А я… Я стою возле туши поверженного арха и прижимаю к груди окровавленную рубашку Блайта, в которую завернуто целое сокровище — рога. Свора прихлебателей Эвана держится на безопасном расстоянии. Краем глаза замечаю, что они сформировали вокруг нас что-то вроде круга, и в некоторых взглядах явно читается сочувствие. Неужели они впрямь думают, что Эван прикажет казнить меня за то, что трофейное чудовище досталось мне?

— Почему он без рогов? — спрашивает великий герцог в полной тишине. Даже редкие птицы перестают чирикать, и ветер затихает, прислушиваясь к последним минутам моей жизни.

— Потому что я забрала рога себе, — говорю спокойно и твердо.

Не знаю, что за клинки у Блайта, но он запросто отсек ими здоровенные рога. И, напомнив про встречу вечером, просто… растворился. Интересно, он где-то поблизости и наблюдает за происходящим, или оставил меня на произвол судьбы? Знаю, что прозвучит глупо, но почти уверена, что, будь Блайт рядом, я бы почувствовала его взгляд. И мне совсем не нравится шепот внутреннего голоса: «А ведь рядом с ним ты была бы в полной безопасности».

К демонам Блайта и его фокусы! И плевать мне на тот поцелуй, потому что этого больше не повторится. И я так решительна в эту минуту, что, не задумываясь, присягнула бы у статуи Матери.

— То есть хочешь сказать, что это сделал твой… этот человек? — Эван мерит помятого Грима пренебрежительным взглядом.

— Именно так, великий герцог. — Я нарочно не называю его по имени, потому что сейчас не место и не время для наших странных игр во флирт. — Арх налетел на нас, словно ураган. Моя лошадь, как видишь, стала жертвенной овцой. Если бы не она, мы бы сейчас не разговаривали.

Эвану явно плевать на мои объяснения, потому что он проходит мимо и нетерпеливо требует у Грима его меч. Рассматривает со всех сторон, взвешивает в ладони и возвращает владельцу. И снова, как голодная гиена, кружит вокруг мертвой туши. Даже не сомневаюсь, что не поверил ни единому моему слову.

— Что ж, герцогиня Аберкорн, — его официальный тон холоден, как воды в Ледяном море. — Мне остается только поздравить тебя с большой удачей.

Он несколько раз лениво хлопает в ладоши — и вельможи так же вяло его подхватывают. Моя победа — это и не победа вовсе, а поражение. Поражение великого герцога Росса, которому прочили, что сегодня он добудет негаснущую славу.

Я выдавливаю сухую вежливую улыбку и поздно замечаю, что трясусь от холода. Зуб на зуб не попадает, и если Эван в ближайшее время не закончит моральную порку, я рискую подхватить лихорадку.

Великий герцог снимает куртку и набрасывает ее мне на плечи. Она еще хранит его тепло, и я невольно жмурюсь от облегчения. Он поглаживает меня по плечам, но в этом нет ничего нежного и заботливого, скорее плохо сдерживаемая ярость. Эван как будто испытывает изощренное удовольствие от того, что сдерживается и не дает себе придушить негодяйку на потеху жаждущей крови толпе.

— Я хочу знать все подробности, Дэшелла, — говорит мне в лицо, опаляя кожу облачком пара изо рта. — И не думай, что еще раз проглочу эту чушь. Только если захочешь, чтобы я передал тебя в заботливые руки королевского палача. Он знает множество занятных способов разговорить молчунов.