И вот что ей делать? Закрыть глаза на происшествие нельзя. Тем более нельзя кого-то из них наказать, а кого-то – нет. И если эти четверо покаянно примут хоть выговор, хоть лишение премии, то Батурин… он же просто сразу уволится. И дело даже не только в чувстве собственного достоинства, на которое он не позволял никому посягать. Просто откуда-то у неё взялась такая уверенность, что он на пределе, что готов всё бросить и уйти, достаточно малейшего толчка. Потому и объяснительную писать не пожелал. А ей становилось аж тошно при одной мысли, что он действительно уволится.

Но всё-таки что же на самом деле там произошло?

Припереть бы к стенке кого-нибудь из них, один на один, и выудить правду. Любу? Нет. Люба – девушка хитрая и изворотливая. И врёт искусно. Там и не сразу поймёшь у неё – где правда, а где не очень. А вот с остальной троицей попробовать стоит.

Начать Елена Эдуардовна решила с Кати Петровой. Она застенчивая и, кажется, честная. Слабое звено в их цепочке.

Вызвала Катю она официально, через секретаря.

Та пришла и застыла на пороге соляным столбом. Страх, почти паника, буквально исходили от неё волнами. Такую и к стенке припирать как-то совестно. И тяжёлая злость, которая вспыхнула, когда Елена увидела их на лестнице, а теперь просто тихонько тлела, сейчас окончательно погасла.

– Присядь, Катя, – кивнула она на ближайший от себя стул, стараясь, чтобы голос звучал мягче.

Та неуверенно подошла, села на самый краешек.

– Прочитала я ваши сочинения, – Елена Эдуардовна приподняла листки с объяснительными. – Люба, поди, придумала эту версию?

Катя сидела, низко опустив голову, и молчала.

– Ну что сказать? Завидное единодушие. Только вот что: я видела то, чего, по вашим словам, вроде как не было вовсе. Выходит одно из двух: либо я сошла с ума, либо вы врёте. Так что, Катя?

Она по-прежнему молчала, не поднимая глаз.

– Хочешь сказать, что я сошла с ума?

Катя, помедлив, мотнула головой.

– Хорошо. Тогда расскажи мне честно, что случилось?

Она не шелохнулась, продолжая разглядывать сложенные на коленях руки. Поняв, что ответа не последует, Елена Эдуардовна вздохнула.

– Ладно. Скажи хотя бы, почему Батурин ударил Мазутова?

Катя взглянула на неё страдальчески, но опять не проронила ни слова. Елена Эдуардовна начала раздражаться. Ну что за детский сад? Взрослые же люди, а развели тут круговую поруку. Телефон нежно пиликнул, но она не стала отвечать.

– Хорошо. Мне всё ясно. Вы четверо отделаетесь выговором за распитие алкоголя. А Батурина мне придётся уволить за мордобой. Ступай.

Катя послушно поднялась, двинулась на выход, но не дойдя до двери, развернулась.

– Вы правда хотите его уволить? – спросила она.

Теперь молчала Елена Эдуардовна, пристально наблюдая за Катей. Похоже, её не на шутку встревожил вопрос: уволит или нет.

Ну разумеется, не уволит. На столь крайнюю меру и оснований нет. Но откуда это знать Кате? Елене Эдуардовне даже стало немного стыдно за такое наглое манипулирование. Будто ребёнка обманывала.

Однако та потопталась и вернулась на место.

– Не увольняйте его, пожалуйста. Он не виноват. Он даже не выпивал. За рулём же. И он наоборот… это Арсений…

Катя густо покраснела, посмотрела на неё совсем затравленно, но затем всё же решилась:

– Просто Арсений отозвался о вас не очень… уважительно. Но он нечаянно! – тут же поспешила заверить её Катя. – Вырвалось у него просто слово одно…

– Надо понимать, слово «старуха» вырвалось у него нечаянно? – с едва заметной усмешкой уточнила Елена Эдуардовна.

Катя покраснела ещё сильнее, хотя, казалось, это невозможно. Коротко кивнула.

– Андрей его за это ударил и сказал, чтоб никто так про вас не говорил. Но никто больше и не говорил! И Арсений тоже не хотел, он не нарочно! – внезапно зачастила она, затем так же внезапно смолкла. Лишь спустя минуту напряжённой тишины или даже дольше осмелилась спросить: – А что ему будет?

Елена Эдуардовна догадалась, что на этот раз Катю волновала судьба Арсения. Томить её и дальше она не хотела.

– Я же сказала – выговор, как и всем вам, – пожала она плечами. – Можешь идти.

С видимым облегчением девушка покинула кабинет.

А Елена Эдуардовна… она откинулась в кресле, заложив руки за голову. Катино неуклюжее признание неожиданно её взбодрило. Настроение, что все минувшие две недели болталось где-то сильно ниже нуля, вдруг взвилось. Даже усталость и недомогание как рукой сняло. А ещё захотелось его увидеть. Очень-очень и немедленно. Но сначала следовало успокоиться.

_______________________________________

* Локальные нормативные акты – документ, содержащий нормы трудового права, который принимает работодатель в пределах его компетенции.

Батурина Елена Эдуардовна пригласила ближе к концу дня. Наверное, оттягивала эту встречу, чтобы поговорить без помех. Потому что часов до пяти телефон вечно разрывается, а после – её могли побеспокоить разве что из Москвы или по совсем уж срочному делу.

А ещё ей требовалось настроиться.

Хотя как тут настроиться? Положа руку на сердце, она даже не представляла, о чём говорить, какими словами и куда вообще заведёт их этот разговор. И оттого очень нервничала. Да и не только оттого. С ним всегда так – земля из-под уходит.

Так что надо было успокоиться, собраться, сосредоточиться.

Но какой там! Едва лишь он коротко стукнул в дверь и показался на пороге, сердце лихорадочно дёрнулось и подскочило к самому горлу. А руки пришлось сжать в кулачки, чтобы скрыть мелкую дрожь, – вот как сильно разволновалась. Но и радость никуда не делась. Она даже закусила нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку.

Батурин не Катя – прошагал к директорскому столу без приглашения и уселся, как у себя дома. Пока шёл – смотрел неотрывно, но затем отвернулся. С минуту Елена любовалась его профилем, не зная, как начать разговор.

Вот если бы он снова повторил те свои слова, мол, сколько можно изводить его и себя… ну или ещё что-нибудь такое же. Она бы тогда сказала, мол, да, ты, наверное, прав… ну или ещё что-нибудь такое же.

Но Андрей молчал. Хмурился и молчал. А самой заводить разговор на такую тему она не могла. Просто не получалось себя пересилить. Даже не из гордости. Просто казалось, что сейчас это прозвучало бы нелогично, глупо и, может быть, даже жалко.

Наконец он взглянул на неё. Надо было что-то сказать. Пауза затягивалась уже до неприличия, а дурацкое волнение мешало мыслить чётко.

– В кадрах сказали, что вы отказались писать объяснительную… 

Плевать ей было на объяснительную, но ведь надо с чего-то начать. А ещё очень хотелось назвать его на «ты», но язык не повернулся после двух недель намеренно холодного «выканья» и отчуждения. Всё же как это верно – сжигать мосты гораздо проще, чем наводить.

Он отвёл глаза, долго смотрел куда-то перед собой, будто собирался с мыслями. Потом снова повернулся и теперь во взгляде его явственно читались усталость и щемящая грусть.

Мелькнула мысль, что вот так смотрят, когда прощаются навсегда с тем, с кем не хотят расставаться, но расставание неизбежно. И сердце тотчас болезненно сжалось.

– Мне очень жаль, что у нас ничего не получилось, – произнёс он.

И внутри у неё всё оборвалось…

– Видимо, тогда всё вышло слишком спонтанно и стремительно. Мы не успели друг друга узнать, как всё рухнуло. С одной стороны, я понимаю тебя. Как ты можешь доверять мне, если не знаешь меня толком. И понимаю, как никто, как это трудно – переступить через свою гордость. А начинать отношения, ломая себя, – идея, конечно, так себе. Поэтому – да, я тебя прекрасно понимаю. Ну а с другой стороны, я так больше не могу. Ломиться в закрытые двери…

От его слов у неё оглушительно барабанила кровь в висках, в перепонках, в затылке. Барабанила так, что темнело перед глазами.

– Нам просто не повезло… – продолжал он. – Уж мне-то точно. Ходить сюда каждый день, знать, что ты рядом, но ничего у нас не будет… короче, только душу травить. Да и работа такая – не моё это, если честно… В общем, думаю, пора мне искать другие пути. Такие вот дела.