— Дура, — кричит он. — Я вернусь и привезу болгарку! А ещё лучше, я просто заберу твою дочь! И уж она точно будет послушнее тебя, она будет хорошей девочкой!

Он лжет, шепчу себе я. Он не доберётся до Веры теперь. Слезаю с лестницы. В куче тряпья нахожу старое, погрызенное мышами одеяло, заворачиваюсь в него и жду. Жду, когда мой будущий муж заберёт меня из этого ужасного места, а уж в этом я ни на секунду не сомневаюсь.

Шерхан

Кровь стучит в висках громко.

Дорога до дома Вяземских занимает одиннадцать минут.

Одиннадцать долбаных минут, но я все ещё верю, будто успею, вдавливая педаль газа до упора в пол, выжимая из тачки все, на что она только способна.

Сигналю, пролетая на красный несколько светофоров, чудом избегая аварии. Я не смотрю в зеркала заднего вида, вообще ничего не вижу, кроме дороги впереди.

В поворот вхожу на скорости, машина кренится, но все же равновесие выдерживает.

Дом Вязеских возвышается над забором, тёмный, мрачный, ненавистный.

Дом, в котором, блять, сколько секретов, что его проще снести, с землёй сравнять.

Внутри клокочет злость, ярость даже, и каждое движение мое пропитано этим чувством.

Я залетаю внутрь, бесполезная охрана шарахается в разные стороны от меня.

Мне орать хочется, выбить из каждого душу, но голос впервые в жизни меня предает, когда я слышу, как надрывно кричит дочь.

Мать стоит посреди гостиной с ней на руках, пытаясь укачать, а Иман во всю силу лёгких надрывается, ее крохотное лицо раскраснелось и сморщилось, точно ей больно.

Мать с Надей спорили о чем-то на повышенных тонах, ребенка поделить не могли.

— А нечего было ее вчера заставлять жирное мясо есть, — кипятилась Надя, а мать почти рычала в ответ, исступленно качая дочку на руках:

— Нормальная мать есть должна! У нее молоко пустое!

От женских криков башка разрывалась, я смотрел две секунды на все это безобразие, а потом рявкнул:

— А ну, успокоились все!

Мать и Надя разом смолкли, и только дочка, заслышав мой голос, заблажила ещё сильнее.

Я руки к дочери протянул, взял осторожно у матери и к себе прижал. Она все такая же невесомая была, моя дочь. Я прижал ее к себе, ощущая тепло, исходящее от младенческого тела.

— Папа здесь, — сказал четко, а Иман вдруг перестала плакать и на меня уставилась. А я представил на миг, что будет, если Лиза…

И все внутри окаменело точно, на задний план все отступило: проблемы с законом, оружие, менты, Чабаш.

Я Лизу должен был спасти во чтобы то ни стало. Ради нее. Ради себя, ради дочери, что на руках моих сейчас лежала.

— Давай мне, сынок, — мать руки протянула, чтобы обратно ее забрать, — я ее водой напою пока, она есть хочет.

Я хотел было сказать, что Лизе врач запретил, а потом запнулся. Без молока дочери никак, ей, наверное другая еда нужна, смесь? Блядствто, что делать?

— Ты уж найди ее, — Надя, бледная, с растрепанными седыми волосами смотрела на меня растерянно, — Лизавету нашу…

— Найду, — в этом я даже не сомневался. Сейчас я сдохнуть был готов, но найти свою жену.

Обернулся, глядя на своих бойцов.

— Где? — выхватил глазами Анвара. На него был зол. На себя. На всех вокруг. Зачем послушался идиотских советов, знал же, нельзя ее одну оставлять, Белоснежку свою.

— В комнате родителей.

Мы молча поднялись вдвоем. Зашёл в комнату, здесь мне не нравилось находиться, я ее избегал старательно. Казалось, дух Вяземский тут особенно чувствуется, концентрат. Я знал, что виновен в смерти человека, который тут жил, делил кровать со своей женой, растил дочь. Жену мою растил.

Глянул на стену: одна панель отошла, за ней проход, сухой, пыльный. Ощупал замок, провел по нему пальцами. Изнутри его просто так не откроешь, хитрый механизм, только с ключом, а снаружи — легко, если знать, где защёлка.

Но Лиза, скорее всего не знала. Чертов дом…

— Вот зачем он тогда приходил, — дошло до меня, — за ключами. А потом через туннель свалил, сучара.

— Пацаны взяли видео с камер наблюдения, — заговорил Анвар, — мы знаем номер и марку автомобиля. План "Перехват" объявлен…

— Мало. Нужно что-то ещё сделать. Его надо на ноль помножить, он совсем рамсы попутал.

Достал мобилу, включая фонарь, и пошел вперёд, по туннелю. Он спускался вниз, под землю, достаточно широкий, чтобы я не задевал плечами стен и не касался головой потолка.

— Долбаные князья, — выругался, на ходу ускоряясь, коридор сделал два поворота, затем я упёрся в лестницу. Поднялся по ступенькам, толкнул дверь и оказался в старом сарае.

Вышел на улицу, вокруг снега по колено, и следы, много следов. Вот здесь он ее волочил, вот тут машина стояла…

Глаза закрыл на мгновение, от ощущения собственной беспомощности и бесповоротности случившегося колбасило. Раньше я считал себя непобедимым. Косяков не было, когда отвечаешь только сам за себя. С семьёй — ты слабее. С любыми людьми — слабее во сто крат. Я раскрылся, стал уязвимым.

И пострадали от этого все.

— Идём в дом, — кивнул Анвару, шедшему следом. Мы обогнули участок: соседний, заброшенный, он стоял впритык к саду Вяземских.

Возле дома стояла машина Чабаша.

На него терпения уже не хватало. Я сегодня и так еле сдерживался, чтобы не придушить его, не дать в морду, пока он с умным видом мне втирал, как лучше дела передавать.

— Какого хуя ты припёрся?

Он стоял на крыльце, точно меня дождался.

— Помочь.

— Засунь свою помощь себе в очко, — посоветовал я, — без тебя разберемся.

Я в этот момент четко понимал: он здесь не просто так, ничего Чабаш не делает без своей выгоды. А если вдруг и согласится помочь, то не без собственного интереса. Мысль о том, что ему Лиза нравится, вызывала бурю эмоций.

— Ты дебил? — он сплюнул под ноги, спрятал руки в карманы брюк, — без меня ты будешь искать ее долго.

С неба снег сыпит мелкой крошкой, я в костюме свадебном стою, не чуя холода. Только гнев, от которого горячо-горячо.

— За базаром следи, — сквозь зубы цежу, он нарывается, отвечаю. Я на три ступеньки поднимаюсь, и вот мы теперь с ним лицом к лицу. В доме снова кричит дочка, голоса мамы и Нади, у охраны рация включена. А мне в драку хочется, мордой прокатить этого пижона по княжеским угодьям, чтобы завязывал здесь шататься.

— Я знаю, где может быть Игнат, — говорит он, — я помогу тебе ради Лизы.

Лиза

Некоторое время я могла думать только о том, что дядя вернётся. Всё же, я была очень изнежена до тех пор, пока резко взрослеть не пришлось. И сейчас с ужасом думаю о том, что когда он вернётся, будет очень больно.

Но постепенно монотонность моего ожидания победила страх. За свое дело взялся холод. Он пробрался под платье, старое одеяло было плохой защитой. Я села так, чтобы платье накрыло ноги полностью, завернулась, и даже задремала почти, так легче было холод терпеть. Не знаю, сколько времени прошло. Проснулась от того, что жарко, и не поняла даже сначала почему. В жар бросило, да так, что одеяло сбросить пришлось, на коже выступила холодная испарина.

Конечно, я готовилась к роли матери. Как могла, как умела. Но ребёнок был первым, я — оранжерейный цветок, и многое я не знала и не умела. И не была готова к тому, что произойдёт. Сначала подумала, что температура у меня поднялась потому, что простыла, что было бы логично.

Но нет. На первое же моё неуклюжее движение грудь, запертую в тесном корсете, полоснуло болью. Я в ужасе коснулась корсета — когда я кормила в последний раз? Несколько часов назад. Молока у меня всегда было много, грех жаловаться. А теперь оно пришло резко, потому что время кормить малышку, а на мне — жёсткий корсет.