Предположения Оле подтвердились двояким и вдвойне убедительным образом. Словно мертвое воспоминание из забытого прошлого, в ноздри им ударило тошнотворное зловоние. Они вспомнили лунную ночь в антарктическом океане и душераздирающую вонь ветров, долетавших с пляжа монстров.

Вскоре сквозь густеющий дым они увидели кладбище. Туннель был почти полностью завален гниющими тушами огромных зверей, которые в панике затоптали друг друга в кашу, спасаясь от паров, что в конце концов задушили их воинство.

Заглушив двигатель, Оле заскользил к горе разложения. Как раз в тот момент, когда он развернул самолет, спасаясь от зловония, он увидел второе подтверждение своей теории.

Огромные, медленно передвигающиеся звери, каждый весом с трех взрослых гиппопотамов, в роговых кольчугах и с гребнем зазубренной брони, торчащим вдоль позвоночника от плоской, широкой головы до кончика тридцатифугового хвоста, ползали, как огромные тритоны, по гниющей горе или тяжело плескались в вонючей коричневой жиже у ее основания.

Эти гигантские падальщики не обратили никакого внимания на незваных гостей, с ненасытностью продолжая свое грязное пиршество. Вся разлагающаяся груда кишела ими. Об их количестве можно было только догадываться, потому что конец туннеля был невидим сквозь мутный дым. Исследователи в точности не знали, находились ли они в миле или двадцати милях от разрушенного кратера.

Они решили, что пришло время улетать. Оба чувствовали слабость от ужасного зловония. Оле разогнал двигатель до предела. Внезапный рев вспугнул хлопающую крыльями орду мелких падальщиков, которых они ранее не заметили в тусклом свете — те были почти такого же цвета, как их кощунственная еда. Теперь они появлялись тысячами, облако за облаком длинношеих рептилоидных птиц с крыльями летучих мышей. От кончика до кончика их кожистые перепонки простирались в среднем на добрых восемь футов; на шестифутовой шее жадно тянулась вперед ухмыляющаяся голова размером с лошадиную. Жесткие круглые глаза, похожие на глаза гигантских змей, каменным взором уставились на незваных гостей, оценивая их пригодность как пищи. Бесцельно лязгающие шестидюймовые зубы наполнили воздух отвратительной какофонией.

То ли их собственный отталкивающий пир был нм больше по вкусу, то ли птицы-рептилии по натуре были падальщиками миролюбивыми и не склонными к дракам, но только они довольствовались тем, что стаями кружили вокруг неизвестной птицы двадцатого века. Их родословная насчитывала миллионы лет; этот парвеню вчера был младенцем. Бросая жесткие, полные презрения взгляды, они вскоре широкими спиралями вернулись к прерванной трапезе.

Поблагодарив небеса за избавление от опасности, Эдит снова вздохнула. Но ее благодарность была преждевременной. Раздался странно знакомый грохот, послуживший прелюдией к запомнившемуся грому подземных взрывов. Она знала, что последует далее.

Знал и Оле. Предвидя это, он заглушил двигатель и постепенно снизился. Отчаянно надеясь, что каменный пол непосредственно перед машиной не усеян значительным количеством скальных обломков, он затем посадил самолет. Удача улыбнулась исследователям — посадка прошла благополучно.

Они поспешно выбрались наружу. Сотрясение под ногами едва не повергло их на землю. Они услышали внезапный звук несущихся вихрей, устремившихся вниз, в подземные помещения, и увидели то, чего страшились. Словно борясь за свою жизнь с демоническими ветрами, столбы нисходящего пламени на мгновение задрожали в воздухе и с гибельным ревом исчезли в абсолютной ночи, спускаясь в колодцы.

Час в непроницаемой тьме этого удушливого зловония длился сто лет. К сожалению, у Оле был большой запас спичек. В случае пусть тяжелого, но заурядного испытания спички были бы даром Божьим. Здесь они оказались чрезвычайно хитрым даром дьявола.

В тот миг, когда ужасающая тряска прекратилась, Оле зажег первую спичку. Была половина двенадцатого утра. Пять часов назад они с Эдит наслаждались сытным завтраком. На ланч у них теперь не было ничего, кроме какого-никакого воздуха. Откусив по кусочку, они отказались от попыток съесть свои бутерброды. Мясо напоминало на вкус падаль, а хлеб превратился в губку и впитал все зловоние этого отвратительного места.

Они забрались обратно в машину, дожидаясь следующего землетрясения и возобновления работы газовых скважин. Чтобы скоротать время, Оле теоретизировал и каждые пять минут чиркал спичками. Короткие вспышки выхватывали из темноты его осунувшееся, побледневшее лицо, большие карие глаза с расширенными, почти черными зрачками и решительный, красиво вырезанный рот с плотно сжатыми губами. Малышка, признался он себе, держалась как герой. Он ожидал, что она разрыдается.

— Мне вот интересно, — сказала она примерно на пятой спичке, — как мы выберемся из этого ужасного туннеля, если темнота продлится, скажем, неделю. — Она печально рассмеялась. — Слово «ужасный» сразу во многих отношениях правильно его описывает. Запах ужасный, в менее кошмарном конце этой грязной норы находится ужасное логово доисторических зверей, а заднюю дверь загораживает ужасная вонючая гора мертвых животных. Предположим, мы двинемся пешком, но куда? В пасть к этим падальщикам и отвратительным птицеящерам?

— Что бы ни случилось, — твердо ответил Оле, — я не собираюсь идти пешком. До живых дьяволов отсюда сто двадцать миль. Какой дурак станет столько идти, только чтобы быть разорванным на куски? Особенно на пустой желудок?

— Нет, это не по мне, — довольно грустно согласилась Эдит. — И вы думаете, я собираюсь пересечь эти мили грязи позади нас? — Она вздрогнула. — Я не смогла бы пройти этим путем, даже если бы там не было мерзких птиц и огромных ползающих тварей.

— Я тоже. Нет, пешком я не пойду.

— Тогда, если колодцы иссякли, мы останемся здесь навсегда.

— Мы можем полететь, — заметил Оле.

— И разбиться в темноте, как пара яиц. Не могу придумать ничего глупее двух не вылупившихся цыплят, если только их не трое.

— Не лучше ли быстро разбиться, чем медленно гнить? Это не было бы самоубийством, — добавил Оле, успокаивая свою совесть, — потому что мы разбились бы, спасая свою жизнь.

— Да, быстрая смерть лучше. Ах, увижу ли я еще когда-нибудь отца? И мой сад, и дорогих кошечек в Сан-Франциско…

Оле был тронут. Бедное дитя собиралось заплакать. Он чиркнул спичкой. Глаза Эдит стали больше и темнее, но слез в них не было. Все-таки она была сделана из камня.

— Послушайте, — уверенно сказал он. — У меня есть теория.

— Если ваша теория такая же гнетущая, как и все остальное в этом кошмаре, пожалуйста, держите ее при себе.

— Вовсе нет. Помните, сколько времени проходило в тот раз между извержениями колодцев?

— Около тринадцати минут.

— И огонь, вспыхивая, горел всего несколько минут… Смотрите. Здешние горелки работали на полную мощность больше часа. Допустим, до того, как мы появились, они проработали целый день.

— Допустим. И что с того?

— Они снова загорятся, как другие. Но перерыв будет гораздо более длительным.

— Может, неделя? Мы задохнемся задолго до того, как узнаем.

— Нет. Гореть и те, и эти заставляет одна и та же причина.

— И эта причина может действовать только раз в месяц, раз в год или раз в столетие, насколько нам известно. Вдобавок, следующая вспышка может прожарить наши кости.

— У меня два резона сказать «нет». Первый — практический, второй — теоретический. Во-первых, у этих летучих мышей есть глаза. Они могут видеть. Я понял, что это так, по тому, как они смотрели на нас. Но животные, которые могут видеть, не остаются надолго вдали от света.

— Энциклопедии ввели вас в заблуждение, Оле. Все, что вы говорите, может быть правдой. Но, вероятно, в этом туннеле есть черный ход, и эти мерзкие твари просто забираются сюда, чтобы покормиться. Когда они наедаются, то снова выпархивают наружу и устраиваются в своих гнездах. Там они получают предостаточно свежего воздуха и солнечного света.