— Спасибо за гамбургер, Червинский, — благодарит адская козочка, а потом захлопывает дверь прямо у меня перед носом.

Мне остается только развести руками и пожелать своим оттопыренным штанам набраться терпения и не трещать по швам в области ширинки.

Ладно, Молька, я завоюю твою маму, тетку, сестру, бабушек и даже кота, но ты сама упадешь в мои объятия, как спелая вишенка.

Я понятия не имею, как ему это удалось, но гад Червинский преследует меня всю ночь!

Во сне!

Изображая принца на белом коне, которому я свешиваю косу и пою дурацкие песенки, словно влюбленная диснеевская принцесса. Для полного попадания в образ не хватает только поющих птичек и львов-вегетарианцев, которые дружат с бородавочниками. Но это все равно фигня, потому что самый кошмар случается уже под утро, в те несчастные пять или десять минут, что я умудряюсь заснуть между двумя сигналами будильника.

Этот бабник является ко мне в образе какого-то… Геракла, весь такой… мускулистый, большой и трогательный, а я, вместо того, чтобы выставить его за дверь, гоняюсь за ним по квартире чтобы укусить за зад!

Я! Укусить за этот упругий, круглый и твердый как орех зад!

— Ты помешалась, — обреченно говорю своему отражению в зеркале, вместе с зубной пастой выплевывая приличный комок слюны, который образовался от одних только воспоминаний.

Мне нужно сосредоточиться на работе и на задаче номер один: выпиливанию любимой кузины с пьедестала «Мисс Вселенная». Потому что, между нами говоря, это мое место. И я в курсе, что не страдаю от лишней скромности, потому что я ею наслаждаюсь.

В офисе как всегда полный завал: жена Клеймана поехала на какие-то курсы и мой босс снова превратился в саблезубого, питающегося человечиной монстра. Поэтому я веду себя тише воды — ниже травы: закапываюсь в бумаги, пару раз езжу в суд, привожу ему кусок мяса с кровью из стейк-хауса и вообще вся в своей стихии. В конце концов, до брака, он был еще хуже, а мне нужны такие встряски, чтобы держать себя в тонусе.

И не думать об аппетитной заднице Червинского.

Чтоб ему икалось за мои мучения!

— Марик? — Я прислушиваюсь к разговору Антона, когда слух цепляется за знакомое имя.

— Слушай, Туман, прекрати корчить из себя сваху и подыскивать жен моим холостым друзьям.

Хммм…

Я «случайно» роняю ручку, чтобы присесть и забраться под стол.

Что-то я не поняла: милая позитивная жена Клеймана собралась подсунуть Червинскому одну из своих подружек? Я честно пытаюсь засмеяться, но вместо этого получается какая-то болезненная непрекращающаяся икота, настолько явная, что Антон через весь коридор кричит, все ли у меня в порядке.

— Я просто… — пытаюсь встать и на всем ходу врезаюсь макушкой в столешницу. Ах ты ж ежечки-кошечки! — Просто немножко дура, — говорю себе под нос, а вслух уверяю, что у меня все отлично.

Наверное, будет очень странно, если я вдруг спрошу босса, за кого Таня собирается высватать Червинского. Я не знаю ее подруг, но вряд ли они намного старше ее. А Бабник под руку с девочкой-припевочкой — это веселее, чем «Фантомас» с Луи де Фюнесом.

Хотя, если уж совсем начистоту, еще меньше на эту роль годится Антон, но каким-то образом радужной малышке удалось его заарканить, а ведь тоже был тот еще убежденный холостяк.

Проходит час, другой — а мои мысли то и дело возвращаются к этой дурацкой мысли: Марик, с его кусательной задницей, и висящая на нем в образе медвежьей шкуры малолетка с клеенчатым портфелем.

Когда Антон уходит, я задерживаюсь под предлогом навести порядок в бумагах. А как только остаюсь одна, набираю Червинского. Зачем? Ну вот зачем, а?!

— Привет, моя адская козочка, — рычит он в трубку. — Твои трусики были мокрыми после наших поцелуев?

«Какой же ты придурок», — мысленно отвечаю я, прикладывая ладонь ко лбу, а потом тюленьим голосом сообщаю:

— Вообще-то у меня вчера телефон упал в ванну, и сломался внутренний динамик, поэтому ты сейчас на громкой связи и мои родители вместе с бабушкой, дедушкой и прабабушкой передают тебе привет.

— Ох ты… черт!

Грохот в трубке заставляет надеяться, что Червинский упал со стула и уронил на пол свой чумовой зад. Может быть завтра он приснится мне с пластырем между полужопками?

Хорошо, что я никуда не спешу, и могу наслаждаться его пыхтением, жуя свой утренний бутерброд.

— Скажи, что ты пошутила, — как-то нервно просит Червинский.

— Бабушка попросила валидол… — как бы вслух рассуждаю я. А когда Бабник начинает нервно бормотать себе под нос какую-то абракадабру, сжаливаюсь: — Да я пошутила, что ты такой серьезный?

Проходит пара минут, прежде чем к моему «женишку» возвращается дар связной речи.

— Твое счастье, Молька, что ты далеко, а то бы я как следует тебе врезал по пятой точке, — все еще немного нервно говорит Червинский. Но через мгновение уже снова в своей стихии: — Так что там с трусиками?

— Тебе не понравится мой ответ, так что лучше поговорим о другом…

А ведь я не знаю, что сказать Червинскому, потому что до сих пор в моей голове нет ни единой мысли, зачем я набрала его номер.

— Мне нравится твоя многозначительная пауза, — заливается соловьем «женишок». — Хочешь обсудить что-то интимное?

— Очень, — скептически разглядывая скол на свежем маникюре, говорю я.

— Я весь к твоим услугам, Молька. Могу быть у тебя через полчаса. Ты же еще в офисе, моя заскорузлая ударница труда?

— А когда свадьба, Червинский? — без предупреждения интересуюсь я. Будет очень неплохо, если он грохнется еще раз, чтобы прекратил, наконец, применять ко мне свои тупые подкаты. Неужели в наше время женской независимости и доступа к информации кто-то ведется на эту чушь?! — А то я тут платье присмотрела в каталоге — просто дивной красоты.

— Да просто ткни пальцем куда хочешь, Молька, — смеется Бабник. — Я уже и так весь твой: душой, но хотелось бы и телом тоже.

— Я вышлю тебе свой волос с пиджака — не благодари.

Кладу трубку и злюсь на себя за то, что поддалась слабости. Все, больше никаких звонков, поиграем еще раз в жениха и невесту — и «побьем горшки», как любит говорить Наташа.

Правда, телефон звонит снова, но на этот раз там фото другого мужчины, и другое знакомое имя.

Егор.

— Как ты мог поджать хвост и сбежать? — ору в трубку, совершено не думая о том, как это может выглядеть со стороны. — Ты же мог ему вмазать как следует!

— Ты не меняешься, Вера, — спокойно отвечает Егор. — Давай встретимся? Нужно поговорить… о многом.

Если совсем честно, то в ответ на его предложение во мне начинают бороться два противоположных чувства. С одной стороны, очень хочется послать этого труса куда подальше и большее никогда его не видеть, а с другой… Я никогда не скрывала, что очень любопытна. То есть вот прямо патологически сильно и, зная эту свою особенность, наперед точно знаю: я же спать не смогу, если не узнаю, о чем «обо всем» он хотел поговорить. То есть, конечно, спать я не смогу какое-то время, а не всю жизнь, но при моей работе и постоянных нервах с Червинским, крепкий здоровый сон необходим мне как воздух.

— О многом… — делаю вид, что размышляю над якобы глубоким смыслом этой расхожей фразы. — Может хоть намекнешь?

— Я бы не хотел обсуждать это по телефону, — уклончиво говорит Егор.

Ну, я особо ни на что и не надеялась — он всегда был таким: любил пустить пыль в глаза, а по факту чаще всего все сводилось к какой-то фигне. Правда, пару раз из таких сюрпризов получались прекрасные поездки и шопинги.

— Хорошо, я буду свободна через пятнадцать минут.

— Ты в офисе?

Почему-то мне кажется, что в этот момент он немного нервничает. Боится снова встретить соперника и на этот раз оказаться жертвой его угрозы? Ничего не могу с собой делать: живо представляю, как Червинский наклоняет умника в позу сломанной сосны, берет букет, злорадно посмеиваясь над обилием шипов на стеблях, и…