Мирон Пач раздул щеки: «С моей точки зрения это вполне приемлемо».

Через полчаса Пач позвонил в местное отделение «Банка Ригеля» и вставил в прорезь видеофона свою кредитную карту. Работник банка подтвердил, что на счет инженера была переведена сумма в 1 181 490 СЕРСов.

«В таком случае, — сказал Пач, — будьте добры, откройте счет на имя Кёрта Герсена». Инженер продиктовал имя Герсена по буквам: «И переведите на его счет, пожалуйста, 500 тысяч СЕРСов».

Деньги были перечислены, после чего Пач и Герсен оба подписали квитанции, распечатанные видеофоном, и зарегистрировали на экране отпечатки больших пальцев правой руки. Мирон Пач повернулся к Герсену: «Вы расписались в получении денег — осталось только скрепить нашими подписями документ, подтверждающий расторжение договора о передаче вам контрольного пакета акций».

Герсен выполнил требование инженера.

«А теперь, — сказал Пач, — будьте любезны, освободите помещения моего конструкторского бюро и больше не возвращайтесь».

«Как вам будет угодно, — вежливо отозвался Герсен. — Наше сотрудничество было конструктивным и динамичным. Желаю вам и вашей фирме всяческого процветания. Напоследок позвольте вам кое-что посоветовать: после того, как форт будет доставлен заказчику, позаботьтесь о том, чтобы вас не похитили снова».

«На этот счет можете не беспокоиться, — по-волчьи осклабившись, заявил Пач. — Недаром я — инженер-конструктор. Я разработал защитный костюм, который оторвет руки и снесет полголовы любому, кто ко мне прикоснется — пусть они только попробуют меня похитить!»

Любимая присказка Раффлза, взломщика-дилетанта:

Деньги часто не нужны,

совесть обойдется:

то, что сделано в штаны,

больше не вернется.

Ночь на планетах Кортежа редко бывает непроглядной. В мирах, занимающих ближайшие к нему орбиты, Голубой Спутник служит небольшой яркой луной; кроме того, вокруг миров Кортежа ночью мерцают как минимум несколько планет-сестер.

На Крокиноле Голубой Спутник становился заметным только в качестве вечерней звезды, причем такое положение вещей должно было продолжаться еще несколько веков в связи с огромной протяженностью орбит всех планет Кортежа и, соответственно, большой продолжительностью периода их обращения — в случае Крокиноля год длится 1642 земных года.

Полночь на Крокиноле была настолько темной, насколько можно было ожидать в этой многонаселенной солнечной системе. В Патрисе, где все еще соблюдались древние «протокольные запреты» белоколпаков, горожане, как правило, рано ложились спать, а те немногие речные рестораны, где эмансипированная молодежь продолжала пьянствовать и веселиться до утра, были сосредоточены главным образом в Новом городе. На улицах Старого квартала, замутненных туманом, наползавшим из эстуария, царил влажный мрак — островком яркого света оставались только окна управления «Конструкторского бюро Пача».

За полчаса до полуночи Герсен тихо шел по опустевшим улицам промышленного района. Голубой Спутник давно скрылся за горизонтом; фонарей здесь почти не было — только редкие шары, окруженные золотистым нимбом тумана, тускло озаряли перекрестки. В прохладном воздухе пахло мокрым кирпичом, причальными доками эстуария, топкими илистыми отмелями, обнаженными отливом — возвращаясь из дальних странствий, местные жители сразу узнавали этот неприятный, но и не слишком сильный аромат тления, характерный для Старого квартала Патриса. Напротив «Конструкторского бюро Пача» находился ряд зданий с высокими остроконечными крышами; перед каждым зданием был устроен глубокий тенистый дворик. Теперь Герсен крадучись перемещался из одного такого темного алькова в другой, приближаясь к косой полосе света, исходившего из открытых ворот отсека B. Приблизившись настолько, насколько, по его мнению, это было целесообразно, Герсен прислонился спиной к плесневеющей кирпичной стене, ослабил крепления различных ремней и застежек, крепивших его оружие, и приготовился ждать. Он надел черную одежду и обувь, выкрасил кожу черным пигментом и даже скрыл блеск белков глаз черными декоративными раковинами. Его неподвижная фигура полностью сливалась с тенями туманной ночи: еще одна зловещая тень.

Герсен взглянул на часы: без пяти полночь. Герсен надел на голову очки ночного видения и надвинул их на глаза: улица мгновенно стала яркой, но брезжащей нереальными нюансами и оттенками — местами негативной, местами позитивной светотенью. Сияние окон конструкторского бюро компенсировалось метахроматическим фильтром — они выглядели, как темные пятна. Герсен внимательно рассмотрел небо, но ничего не заметил.

За минуту до полуночи Мирон Пач вышел на улицу. Два тяжелых лучемета в кобурах демонстративно висели у него на поясе, а на шее инженера был закреплен микрофон — несомненно, настроенный на частоту аварийной полицейской связи. Герсен усмехнулся: Пач приготовился ко всему. Прошла минута. Со стороны колоссальной статуи Мермианы, стоявшей по колено в море, послышалось продолжительное унылое гудение — наступила полночь. В небе появился силуэт грузового воздушного судна. Судно немного опустилось, но повисло высоко над улицей. Глядя вверх через прибор ночного видения, Герсен прищурился и на всякий случай взял на изготовку гранатомет. Воздушным кораблем наверняка управляли люди Хеккуса — Галактика только выиграла бы от их смерти... Но где сам Кокор Хеккус? Герсен выругался, проклиная неопределенность, мешавшую нажать на спусковой крючок.

Приближался небольшой аэромобиль. Нырнув между домами вопреки всем городским правилам воздушного движения, машина приземлилась примерно в сотне шагов от того места, где прятался Герсен. Герсен плотно прижался к стене в темном углу и поднял очки на лоб — размытые очертания и отсутствие правильной перспективы теперь только мешали.

Из аэромобиля вышли двое. Герсен крякнул от досады. Ни один из них не был Зейманом Отвалем, и ни один из них не мог быть Кокором Хеккусом. Оба незнакомца — плотные, приземистые, темнокожие — носили облегающую тело темную одежду и облегающие голову черные капюшоны. Они подошли быстрыми шагами к воротам цеха и заглянули внутрь; один из них сделал повелительный жест. Опустив на глаза очки ночного видения, Герсен взглянул вверх, на грузовое судно. Оно продолжало парить в воздухе. Герсен поднял очки на лоб и снова сосредоточил внимание на двух субъектах, прибывших на аэромобиле. Мирон Пач вышел им навстречу, неубедительно пытаясь придать своей походке уверенность. Он остановился и сказал несколько слов; двое одновременно кивнули, после чего один что-то проговорил в микрофон.

Пач повернулся и подал знак рукой; шагающий форт выполз на улицу — брезентовый чехол колыхался в такт цокающим движениям многочисленных ног. Грузовое судно спустилось ближе. Герсен наблюдал за происходящим, будучи уверен в том, что последовательность событий, начавшаяся с разговора со стариком на Эспланаде в Авенте, теперь закончится ничем к его вящему разочарованию. Пач отступил в освещенный цех, не снимая руки с обоих лучеметов на поясе. Люди в черном игнорировали его; из днища воздушного судна спускался, слегка покачиваясь, продольный брус с кольцевыми кранцами и десятью повисшими на кольцах тросами. Два незнакомца взобрались на хребет шагающего форта и пристегнули тросы крюками к проушинам, выступавшим из прорезей вдоль брезентового чехла. Соскочив на землю, они просигналили, размахивая руками; форт взмыл в ночное небо. Люди в черном быстро вернулись в свою машину, даже не обернувшись в сторону Пача, стоявшего в вызывающей позе и гневно провожавшего их пристальным взглядом. Аэромобиль поднялся над улицей по диагонали и тоже пропал в сумраке ночи; в поле зрения остались только Мирон Пач и его опустевший цех, казавшиеся почему-то одинокими и обездоленными.