Переворот случился, когда Беата узнала о смерти подруги, с которой они вместе начинали покорять сцену театра. В следующие пять лет знакомые ее юности умирали одна за одной. Беата бродила по кладбищам с охапками красных роз, которые в сумерках казались черными, и оставляла нежные бутоны на холодных серых надгробиях. Ее трясло, она чувствовала себя преступницей, обманувшей смерть. Смертельно старой преступницей.

В одну из таких ночей она встретила на кладбище Вацлава, и ее сердце сжалось от боли. Если ей, восьмидесятилетней, возраст причиняет такие страдания, каково вампиру, который старше ее на сотню лет, на тысячи бессонных ночей, на миллионы минут отчаяния? Они проговорили тогда до рассвета. Говорила в основном она, а Вацлав терпеливо и внимательно слушал. Беата выплеснула на своего собеседника все свои страхи, все свои терзания, все сомнения, и по его потухшим глазам она видела, что смогла выразить словами то, что мучило и его уже долгие годы. С первыми лучами солнца пришло облегчение… и радость. Они покинули тихое кладбище держась за руки и, добравшись до ее квартиры, любили друг друга так неистово, как будто впервые в жизни.

Вацлав возродил ее к жизни, и на двадцать лет она забыла о своих сомнениях, вновь окунулась в водоворот развлечений и удовольствий. Меняла любовников, прически, наряды. С интересом следила за тем, как стремительно меняется жизнь вокруг. Как снимаются запреты, как то, что прежде осуждалось, становится нормой жизни, как моральные устои превращаются в предрассудки, а на смену им приходит свобода – порой шокирующая и ужасающая. Беата переживала эти перемены постепенно и успевала привыкнуть к ним, новые веяния не были для нее потрясением. Впрочем, вспоминая себя девятнадцатилетнюю и глядя в зеркало на себя настоящую, она ощущала себя инопланетянкой.

Но вот настал столетний рубеж, и страхи вернулись. Еще более пугающие, чем раньше. Она по–прежнему принимала любовь молодых мужчин, но ее все чаще мучили ночные кошмары. Снилось ей одно и то же: широкая постель, смятые простыни, жаркие прикосновения, затуманенное страстью лицо любовника… и вдруг гримаса отвращения и крик ужаса. Ее возлюбленный стремительно вскакивает с кровати, путаясь в простынях и призывая Господа Бога. Недоумевающая Беата тянет к нему руки, зовет вернуться к ней и слышит скрипучие бормотания древней старухи, видит корявые, покрытые пигментными пятнами кисти с узловатыми пальцами, а затем в ужасе поворачивается к зеркалу. На постели сидит омерзительная старая карга с редкими спутанными седыми волосами, а ее дряблое серое тело одето в кокетливый ярко–алый комплект белья. Бюстгальтер с объемными чашечками слишком велик для ее опавших грудей, а открытые трусики выглядят нелепо на ее высохшем, как у мумии, теле. Беата кричит, и зеркало отражает обведенный алой помадой рот, из которого, как карандаши из банки, выглядывают неровные гнилые зубы. Молодой любовник, поспешно натягивая брюки, завороженный ее уродством, не может отвести глаз. Беата рыдает и пытается прикрыться простыней, но дорогой шелк ветшает на глазах, превращаясь в невесомую паутинку. Трещит, рассыпаясь от времени, кровать, рушится потолок, погребая под собой беспомощную рыдающую старуху, пытавшуюся обмануть время, но получившую по заслугам. Любовное ложе становится могилой, и черви жадно набрасываются на ее еще живое тело…

Знакомство с возрастным психологом Владиславом стало для нее тогда спасением от мучительной депрессии, во время которой Беата не раз помышляла о самоубийстве. Влад исцелил ее душу, а потом незаметно поселился в ее сердце… Когда он оставил ее ради юной студентки, наивно верившей, что вампиры существуют только в кино, Беата не могла его осуждать. Девушка была прелестной и такой жизнерадостной, какой можно быть только в восемнадцать лет. Влад так и не решился признаться ей – Беата поняла сама. Своим женским чутьем и натренированной телепатией. Поняла и отпустила. Только с уходом Влада в ее душе опять поселилась гложущая тоска.

Ее перестали радовать еда и одежда. Она, всегда испытывавшая удовольствие от модных обновок, вяло согласилась с доводами своего нового любовника и изменила божественным туфелькам «Маноло Бланик» с кустарными подделками итальянцев. Странно, она даже не ощутила разницы. А ведь когда–то, примерив ради любопытства поддельные босоножки, она сочла их орудием пытки.

Странно, но именно сегодня, когда интуиция вопит о смертельной опасности, ей вдруг страстно захотелось жить. Ходить в театры, читать горы книг, опустошать магазины, учиться новым технологиям и наблюдать, куда катится этот безумный, безумный, безумный мир. Ведь это так интересно!

В последнее десятилетие благодаря Интернету исчезли расстояния, а мобильная связь лишила людей права на уединение. Телевидение нынче выносит на всеобщее рассмотрение то, что во времена ее юности считалось строго личным и интимным. Ее мама, должно быть, умерла бы со стыда, если бы увидела, как одеваются и ведут себя современные девушки, а отца бы хватил удар, посмотри он хотя бы одну серию «Дома–2». А что будет дальше – даже представить трудно!

Нет, ей определенно повезло с судьбой. Она была свидетельницей трех веков. Она хранила томик стихов с автографом Анны Ахматовой и читала новомодные романы Оксаны Робски. Помнила культ поэтов Серебряного века и пришедших им на смену хиппи, битлов, рокеров и металлистов. Имена футуристов и акмеистов, с которыми она когда–то веселилась в «Бродячей собаке», ничего не говорили ее новым знакомым. Она дружила с Эдит Пиаф, она преклонялась перед ее талантом, и как же ей было дико, когда нынешний поп–кумир Мерцалов сегодня спросил: «А кто это?»

Менялись идолы, ценности, мечты, и она менялась тоже, прожив за эти годы множество жизней. Ее долголетие – это бесценный подарок судьбы. Она просто устала и нуждается в отдыхе. Надо будет рвануть с Филиппом куда–нибудь к морю, под пальмы, развеяться, отвлечься, взбодриться…

Деликатный стук в дверь прервал ее воспоминания, и чувство опасности обострилось до предела. Напрягшись, как пантера перед прыжком, Беата подошла к двери и повернула ключ. Она ожидала увидеть бесстрастное лицо убийцы или маску киношного маньяка, а за дверью оказался старинный друг. Лицо Беаты прояснилось, и она отступила назад, предлагая войти.

– Хорошо, что ты здесь, – обрадовалась она. – Я как раз тебя вспоминала. Выпить хочешь?

– А есть повод?

– Найдем! – пообещала Беата, доставая из бара бутылку выдержанного мерло.

За вином она окончательно расслабилась, посмеялась над своими страхами, высказанными вслух, и поделилась своими планами насчет нового шоу. Нельзя же постоянно кормить публику одним и тем же!

В какой–то момент ей показалось, что в зеркале мелькнула какая–то тень. Беата в недоумении наклонилась через стол, вытянув шею, и почувствовала легкий укол в руку чуть пониже плеча. Повернула голову, в изумлении уставилась на иглу, вонзившуюся в кожу, и шприц в руках своего гостя. Отшатнулась и рухнула в кресло, понимая, что из него уже не поднимется.

– Но как… ты… почему… мы же…

– Ты меня разочаровала, Беата. Смертельно разочаровала.

Значит, не будет пальм, не будет морского ветра, обдувающего лицо, не будет нежных рук Филиппа, поправляющего на ней накидку… Беата бежала по темному тоннелю, в окнах которого вспыхивали картины ее долгой жизни и портреты ее знакомых. Ее волосы были темными и кучерявыми, как в юности, на ногах были пуанты, на теле – балетная пачка. Тоннель заканчивался занавесом, у которого стояли ее родители. Мама с папой улыбнулись, одновременно отдернули портьеры, и в глаза ей хлынул ослепительно белый свет.

Глава 7

ВАМПИР ПРЕДПОЧИТАЕТ МЕРЛО

Я считаю, о сюрпризах всегда надо предупреждать заранее и указывать точное время.

Софи Кинсела. Шопоголик и бэби

Если кто–то хочет откусить от меня кусок, скажи им, чтобы занимали очередь.

Лорел Гамильтон. Смертельный танец

– Жанночка! – бросилась ко мне бабуля Лиза. – Вот беда–то приключилась!