Радан перевёл дух и распухшим языком облизал пересохшие губы.

— Времени у меня мало… Дело в том, что… тот, кто писал о песнях, не сказал всей правды и не понял самих песен. Он слышал их у нас, но потом не решил­ся… присочинил, исказил … Когда пришли ко мне, и этот самый Веркович[1]… которого ввели в заблужде­ние и который издал песни македонских болгар и Веду Словену, я не сказал ему, что у меня есть эти песни, что я их знаю… и другим тоже не сказал… А эти песни самые прекрасные, самые чудесные… Пусть ме­ня простят… Я обманул… Я укрыл песни, которые в продолжение столетий наши женщины собирали, а наши мужчины — кузнецы и медники — наносили на медные пластинки, чтобы мы помнили о своём роде, знали своё прошлое и не забывали родной язык… Я обманул его, сказал, что у меня их нет… Боялся, что их затеряют, хотел сохранить их. Ушёл этот Веркович, а меня пока­рало провидение. В тот же день я сорвался со скалы и разбился… до сегодняшнего дня… я ждал этого ча­са… чтобы исповедаться. Теперь готов умереть… спо­койно, теперь…

Губы его ещё что-то шептали, но он как-то сразу осел, голова его качнулась и тяжелый вздох вырвался из его груди.

В этом положении его застала сборщица трав. Из­мученная пережитыми волнениями, она бесшумно вошла в комнату, держа в руке чашечку с деревянным маслом и тонкую восковую свечку. Она поставила всё это в головах умирающего, опустилась на колени и устало склонила голову на плечо отходящего старца.

— А куда вы теперь собираетесь идти, соколы? — спросил он вдруг совершенно спокойным голосом, ви­димо набравшись сил.

— На Орлиное Гнездо, дедушка, — задыхаясь, ска­зал Белобрысик. Страдания старца так волновали его, что он весь дрожал, а голос его был тише голоса уми­рающего.

Судорога сотрясла все тело Радана. Он открыл сле­пые глаза и протянул вперёд руку.

— Орлиное Гнездо!

— Да, да, туда! — подтвердил Сашок.

Собравшись с последними силами, Радан припод­нялся на своей жалкой постели, нахмурил густые седые брови и на лице его появился румянец.

— Орлиное Гне-ездо! — он эти два слова произнес таким голосом, будто сосредоточил в них весь остаток своей жизни. — Иди-ите, идите, соколы… скорее, ско­рее… чтобы опередить его… Сохраните всё… цен­ности… народ… века… богатство… По оползню, тропинка от вершины в бездну… мост по… по… воде.

Он упал на кровать, собрался с силами и в послед­нюю минуту снова поднялся:

— Сокровищница магов… — Это были его по­следние слова. Бледность разлилась по его лицу, он за­хрипел, тяжело опустился, откинул голову и сразу затих. Наступила мёртвая тишина…

Где-то внизу шумел поток, ему вторил старый лес, а в небесной синеве с тревожным клёкотом кружили орлы…

Он был мёртв.

6

Вершина…

…мы беззаботно устремляемся к пропасти

после того, как заслонились от неё, чтобы

её не видеть…

Паскаль

Орлиное Гнездо было потому недосягаемо для че­ловека, что песчаные лавины широким кольцом опоясы­вали его со всех сторон. Оно возвышалось среди них, словно вонзённый в небо клык дикого кабана. Юным путешественникам, которые через обвалы и оползни направились прямо к вершине, предстояло преодолеть и другие препятствия — широкую пропасть, разделяв­шую гору на две части, гордо возвышающиеся одна про­тив другой.

Чтобы обойти сыпучие пески, надо было проползти по самому краю этой страшной разинутой пасти, выби­рая места со скальной породой. Из глубины пропасти доносился рёв пенящегося потока. Одно неосторожное движение, и путник летел в бездну, как сбитый с дерева плод… Они, быть может, отказались бы от своего предприятия, если бы перед ними не стоял образ Радана и в ушах не звучали его предсмертные заветные слова: «Идите, идите, соколы… скорее, скорее… чтобы успеть опередить его… Сохраните всё…» Они ло­мали себе голову в догадках, что он хотел этим сказать, но всё же продолжали свой трудный подъем. Им было ясно только то, что слова старика связаны с намере­ниями Хромоногого и имеют отношение ко всей этой запутанной истории, в которую они так легкомысленно ввязались. Бывали моменты, когда каждый из них в отдельности был готов предложить другому вернуться обратно, но этого сделать им не давала гордость, и они продолжали идти, срываться, бороться с песками, цеп­ляться руками и ногтями, но всё же упорно поднимать­ся на вершину.

Перед их взором всё время стоял страдальческий облик Радана. Он как бы вёл их вперёд. У них не выхо­дил из головы обряд его погребения. С их помощью сумасшедшая облачила покойника в какую-то необык­новенную старинную одежду: длинную рубаху тёмно-красного цвета, с искусной вышивкой из золотой кани­тели на груди. Тусклый блеск этого золотого узора и покоящееся в сиянии седых волос измождённое бледное лицо умершего придавали ему иконописный образ в духе средневекового болгарского реалистического ис­кусства.

Тело положили в старинный железный гроб, ко­торый установили в подземелье дома. Там стояло не­сколько таких же гробов, и таким веяло от этого склепа холодом, что мальчики окоченели. Потрясённые всем ви­денным и пережитым, они выбежали наружу и, не за­держиваясь больше ни минуты, пустились в путь к Орли­ному Гнезду. Задача была, однако, далеко ещё не выпол­нена. Они только приступали к её решению. Они вполне сознавали при этом, что приняли на себя большую ответственность, но они были сильны и смелы и не от­ступали перед трудностями.

На вершине горы песков уже не было. Их сменила каменная щебёнка разрушающейся горной породы, и идти стало много легче. Дальше они вышли на почву, поросшую низкой сухой травой, по которой пролегала узкая ярко-зелёная полоска, указывающая, что там протекает ручей. Белобрысик сразу же решил подробнее исследовать это место. Он перескочил через ручей, вер­нулся назад, снова перешёл через него, присел на кор­точки, что-то отметил, смерил пальцами и, наконец, уве­ренно направился к свисавшему над пропастью кусту терновника.

— Козёл, козёл! — крикнул он.

Павлик подошёл к нему, и Белобрысик указал ему на застывшую на высокой скале по ту сторону пропасти фигуру козла. Животное стояло с гордо поднятой на­стороженной головой.

— Здесь должен быть брод, — заметил Павлик. Белобрысик ничего ему не ответил. Продолжая идти по следу, он вдруг скатился по оползню и торжествующе крикнул:

— Смотри, смотри, вон мост!

Перекрывая шум бурлящей воды, эхо громко повто­рило его слова.

Они побежали вперёд и остановились перед камен­ным мостиком, соединяющим обе стороны проваливше­гося горного массива.

Когда мы видим такую игру природы, великолеп­ную и вместе с тем простую и изящную в своей есте­ственности, нам кажется, что это зрелище было таким испокон веков и таким останется навсегда. Но если присмотреться, нельзя не восхититься постоянной рабо­той времени, неустанно преобразовывающей и сглажи­вающей весь окрестный мир. Чудесный мост составлял только одно из звеньев этого процесса. Вода является как созидающей, так и разрушающей силой. Это она размыла более слабую породу и, одновременно с этим, благодаря содержащейся в ней материи, изо дня в день мириадами образуемых при падении брызг воздвигла открывающуюся перед изумлённым взором сказочную декорацию. Мост был разукрашен известняковыми на­слоениями различных оттенков, принявшими причудли­вые формы.

— Дьявольский мост! — прошептал в восхищении Сашок. Он не знал, что и народ  дал ему это же самое название за его необычайный вид.

Что касается Павлика, то он удовольствовался тем, что швырнул несколько камешков в спускающееся не­ровными линиями дно ручья и мечтательно посмотрел на странные художественные мотивы этого удивитель­ного природного явления.

Начинала сказываться усталость, да и однообраз­ный шум воды способствовал созерцательному настрое­нию. Накинув на плечи свои лёгкие курточки, мальчики сидели, опустив ноги, на выступе скалы, молча любо­вались окружающей природой, и не заметили как зашло солнце и стало бледнеть небо. Потянуло вечерней про­хладой, которая напомнила им о приближении ночи. Всё кругом начало быстро темнеть и предметы, как на детских рисунках, утеряли светотень.

вернуться

1

Веркович издал сборники: «Народные песни македонских болгар» (Белград 1860) и «Веда Словена» — болгарские древние народные песни (часть I,Белград, 1874 г., ч. II, Петербург, 1881 г.).