В смехе уголовника прозвучали настороженные нотки, хотя он и был полон бравады. Все так же грозно подняв указательный палец, Марджери продолжала:

— А затем они полетят в большой дом, где будет спать хозяин, и нашепчут ему, что ты украл у бедной, заблудшей Марджери подарок ангела, и он рассердится на тебя, ибо он добр к Марджери, и велит Вудсону сделать с тобою то же самое, что тот нынче сделал с Рвущимся сердцем.

— С Рвущимся сердцем? — воскликнули те, кто ее слушал.

Марджери кивнула.

— Да, с Рвущимся сердцем. — Вы зовете его Лэндлессом.

Магглтонианин сел.

— О чем ты, окаянная баба! Поистине ты достойная дочь Евы, этой матери зла!

Марджери, оскорбленная его словами, только поджала губы и приняла глубокомысленный вид.

— А что хозяин велел сделать с Лэндлессом, Марджери? — спросил паренек.

Марджери раскинула руки, повернув их ладонями вперед, затем слегка качнулась вперед, как будто к чему-то прислонясь или как будто ее к чему-то привязали. Затем запрокинула голову назад и повернула ее вбок, так что стало видно ее лицо, и ее подвижные черты исказило выражение ярости и боли. Брови ее сдвинулись, тонкие губы разошлись, обнажив блестящие зубы, веки начали ритмично вздрагивать, а тело сжиматься.

Эта пантомима была слишком выразительной, чтобы мужчины могли неправильно ее истолковать тем более, что, вероятно, каждый из них имел свои собственные причины понимать, что она означает. Уголовник разразился лающим смехом, вслед за ним приглушенно и зловеще засмеялся и Луис Себастьян. Крестьянские парни обменялись понимающими ухмылками, и голубоглазый пронзительно присвистнул. Огромная красная буква на щеке магглтонианина сделалась малиновой, его глаза горели.

— Расскажи нам об этом поподробнее, Марджери, — просящим тоном сказал голубоглазый. — И, когда поспеют дыни, я буду каждую ночь утаскивать для тебя по одной.

Марджери была не прочь. У нее была репутация искусной рассказчицы, и она этим гордилась. Ее безумное воображение населяло лес сверхъестественными существами, и она рассказывала жуткие истории про эльфов и фей, про привидения и зловещие голоса, звучащие из сырых неведомых лощин. Своими историями она по вечерам нередко вгоняла в дрожь мужчин, которые почти не смущались, даже услыхав боевой клич индейцев. К тому же о повседневных событиях она умела рассказывать так же хорошо, как и о деяниях сил тьмы.

Мужчины жадно слушали ее рассказ.

— Женщина, когда это произошло? — спросил магглтонианин, когда она закончила речь.

Марджери показала на заходящее солнце, затем вверх, на точку на небе, находящуюся сразу же за зенитом.

— Вскоре после полудня, — сказал магглтонианин и разразился потоком проклятий.

Марджери встала с земли, держа в руке посох, и беспечно промолвила:

— Марджери пора идти. Солнце становится красным и большим, оно скоро зайдет за лес, и тогда Марджери позовут голоса из лощины с черным озером, в которое впадает ручей. Она должна быть там, чтобы ответить им. — Она быстрым скользящим шагом пошла прочь, снова перепорхнула по упавшему дереву и скрылась из виду в сосновой роще.

Когда ее светлое платье перестало мелькать между сосен, на другом берегу показалась мужская фигура, быстро идущая вдоль речки. У голубоглазого паренька было острое зрение. Он вгляделся в противоположный берег и изумленно рассмеялся.

— Господи Боже, это же он! — благоговейно вскричал он. — Ну и ну, должно быть, он сделан из железа!

Лэндлесс прошел по мостку и направился к уставившимся на него косцам. Его лицо было бледно и словно окаменело, под широко раскрытыми невидящими, как у сомнамбулы, глазами залегли темные круги. Он шел легким быстрым шагом, двигаясь изящно и гибко. Мужчины в изумлении переглянулись, зная, что скрыто под грубым холстом его рубашки. Он прошел мимо них, не произнеся ни слова, похоже, даже не подозревая, что они находятся тут, и прошагал дальше к хижине починщика сетей. Они увидели, как он зашел туда и затворил за собою дверь.

Деревенские парни и каторжник после долгих изумленных взглядов на далекую хижину разразились замысловатыми богохульствами, комментируя событие, которое им описала Марджери. Луис Себастьян только мило улыбался, похожий на ленивую и благожелательно настроенную пуму, а голубоглазый паренек задумчиво присвистнул. Что же до физиономии мастера Уин-грейса Порринджера, то на ней было написано удовлетворение, которое он пытался скрыть.

Когда Лэндлесс вошел в хижину, Годвин с довольной улыбкой оторвал глаза от сети, которую чинил. Они не виделись с тех самых пор, когда магглтонианин привозил Лэндлесса в хижину на болотах. После этого молодой человек дважды собирался нанести Годвину еще один визит, но ему всякий раз мешала бдительность надсмотрщика.

Улыбка на лице Годвина погасла, когда он присмотрелся к своему гостю внимательнее.

— В чем дело? — быстро спросил он.

Лэндлесс подошел к нему и протянул руку.

— Отныне я с вами, Роберт Годвин, телом и душой, — ровным голосом сказал он.

Починщик сетей сжал его руку.

— Я знал, что ты придешь, — с долгим вздохом молвил он. — Ты мне очень нужен, мой мальчик.

— Я не мог прийти раньше.

— Я знаю — Порринджер говорил мне, что тебе помешали. Я… — Он все еще держал руку Лэндлесса обеими своими руками, и его тонкие пальцы сжали запястье молодого человека.

— Что творится с твоим пульсом? — спросил он. — И твои глаза. Они стекленеют. Сядь!

— Пустяки, — с трудом проговорил Лэндлесс.

— Я был врачом, молодой человек, — возразил Годвин. — Сядь, или ты упадешь.

Он заставил своего гостя сесть на скамью, с которой встал сам, и положил руку ему на плечо. Затем опустил взгляд и увидел, что по белой ткани там, где его ладонь прижимает ее к плоти, расплывается неясное красное пятно.

Лицо починщика сетей потемнело.

— Ах вот как, — чуть слышно пробормотал он.

Проковыляв в другой конец хижины, он достал из тайника над очагом флягу, налил из нее темно-красной жидкости в глиняную чашку и, хромая, вернулся к Лэндлессу, который продолжал сидеть, закрыв глаза и склонив голову к столу.

— Выпей это, мой мальчик, — с суровой нежностью сказал он. — Это стимулирующее сердечное средство, которое я изобрел сам и которое вернуло мне силы, когда я спасался от роялистов после нашего поражения в битве у моста Кропреди, хотя они изрядно изрубили и вымотали меня. Пей!

Он поднес чашку к губам молодого человека. Лэндлесс осушил ее и почувствовал, как кровь вновь прилила к его сердцу и звон в ушах прекратился. Он поднял голову.

— Спасибо, — молвил он. — Я снова стал самим собой.

— Каким образом ты смог добраться сюда?

Лэндлесс мрачно улыбнулся.

— Полагаю, это удалось мне потому, что, по мнению Вудсона, я сейчас лежу и не могу встать. Когда после ужина он будет обходить хижины, то удивится, найдя мою лежанку пустой.

— До тех пор тебе надо воротиться. Ты не должен навлекать на себя новые напасти.

— Хорошо, — последовал безразличный ответ.

Они немного помолчали, затем Лэндлесс заговорил опять.

— Я пришел затем, чтобы сказать вам, мастер Годвин, что я согласен на любой план, каким бы отчаянным он ни был, лишь бы освободиться от этого невыносимого и унизительного рабства. Вы можете рассчитывать на меня во всем. Я буду работать на вас и руками, и головой и буду предан вам всем сердцем, потому что вы были добры ко мне, и я вам благодарен.

Починщик сетей ласково коснулся его руки.

— Мой мальчик, когда-то у меня был сын, бывший моей гордостью и моей надеждой. Еще не успев вполне возмужать, он погиб при взятии Треды. Но в ту ночь, когда я говорил с тобою, мне показалось, что я вижу его вновь, и мое сердце наполнилось тоской.

Лэндлесс протянул ему руку.