Выслушав Юсуфа, маленький человек опустился на колени.

– Благодарю вас, повелитель, – запричитал он, когда Чингис уже покидал юрту, занятый мыслями о походе.

Чингис старался быть терпеливым, готовясь к войне с неприятелем. Новый враг не был похож на других, с которыми прежде встречался хан. Он отправил семьи назад к Самарканду, оставив их под защитой Джелме и Хачиуна. Джелме пришел к хану, чтобы лично поблагодарить его за назначение, отчего Чингис растерялся, но мгновенно спрятал недоумение за каменной маской. Ему не пришло в голову, что тот предпочел бы провести время в городе рядом с отцом вместо того, чтобы охотиться в горах за ассасинами.

Для выполнения задачи Чингис взял свой личный тумен и тумен Субудая. Лучшие из двадцати тысяч воинов служили хану со времен его первых набегов, когда под его рукой стояли отряды всего из нескольких десятков человек. С ними он мог свернуть горы, если потребуется. Даже такое многочисленное войско могло бы проходить за день до восьмидесяти миль, двигаясь налегке, но Чингис не имел представления о том, что ждет его впереди. Ремесленникам Самарканда хан велел строить осадные машины и новые повозки, нагружая их всем, что, по его мнению, могло бы понадобиться в походе. Хан продумывал планы сражения и готовился к войне с энергией урагана, и никто из его окружения не сомневался в серьезном отношении Чингиса к новой угрозе. Он, как никто другой, понимал, сколь опасны ассасины, и с нетерпением ждал, когда начнется штурм их убежища.

Новые телеги поставили на укрепленные спицами колеса, которые привез Субудай, но и те скрипели и трещали от тяжести. Даже спустя месяц приготовлений Джучи все еще не вернулся в лагерь. Возможно, он по-прежнему добывал сведения об ассасинах, но время не ждало. Чингис отправил двух всадников за ним на восток, затем послал еще двоих за Хасаром. На востоке и юге не было недостатка в богатых городах, и Чингис знал, что Хасар и Джучи будут рады поживиться за их счет, никуда не спеша, пока он разыскивает врагов.

Чагатай упрашивал отца, чтобы тот позволил ему помочь в поисках горной твердыни, но Чингис отказал ему. Все, что ему было известно об ассасинах, говорило за то, что их число невелико. Их сила заключалась в секретности, и как только она будет нарушена, Чингис планировал вытащить их из норы, как сурков. Чагатай до сих пор оставался у отца в немилости. Чингис не мог смотреть на него без гнева, потому что сын разрушил его надежды. Решение возвысить Угэдэя далось Чингису нелегко. Думы о выборе наследника терзали хана на протяжении месяцев, ведь назначить наследником Чагатая он планировал многие годы. Но Чингис вовсе не сожалел об этом. Решение было принято. Однако он хорошо знал и характер своего сына. И если бы Чагатай проявил хотя бы чуточку неповиновения, то не исключено, что Чингис убил бы его.

Чтобы этого не случилось, он отправил сына вместе с Джебе разорять южные земли. Чингис наказал своим военачальникам близко не подпускать к себе мусульман, даже тех, кого они хорошо знали и кому доверяли. Всех своих, за исключением нескольких переводчиков, Чингис оставил за стенами Самарканда, настрого запретив им приближаться к улусу монголов. Арслан будет безжалостен к тем, кто нарушит его приказ, и теперь, двигаясь на север, Чингис думал, что сделал все возможное, чтобы обезопасить семьи.

С гружеными повозками они не проходили и тридцати миль за день. Трогаясь в путь на рассвете, они медленно двигались, пока солнце дарило свет. Покидая зеленые поля вокруг Самарканда, обоз перешел вброд северную реку, а впереди лежали пески и пожухлые травы, кряжи и долины.

На четвертый день пути медленная скорость осточертела Чингису. Он разъезжал взад и вперед вдоль длинной цепочки телег, подгоняя возниц, чтобы ехали побыстрее. То, что в Самарканде казалось ему благоразумным, теперь лишало его уверенности в успехе. Ассасины наверняка уже разнюхали о его приближении. Чингис боялся, что они попросту покинут свое горное логово и он найдет там лишь опустевшую крепость.

Субудай разделял его мнение, хотя молчал, зная, что хороший командир не осуждает хана, даже перед теми, кому доверяет. И все же Субудай находил действия Чингиса неверными. Единственное, что могло принести успех, так это мощный и неожиданный удар. Ассасинов следовало застигнуть врасплох в самом их логове и прежде, чем они могли бы узнать о приближении врагов. Но медленный караван из повозок был почти полной противоположностью тому, на что рассчитывал Субудай. Даже когда он возвращался назад в ставку Чингиса от подножия гор, имея при себе чуть больше, чем кровяной порошок и молоко кобылиц, его путь занял двенадцать дней. Теперь же, когда луна совершила почти полный оборот, Субудай все меньше верил в успех их предприятия.

Караван наконец добрался до того селения, которое Субудай и Джелме сожгли последним по пути в горы. Субудай предчувствовал, что ассасины уже исчезли, и обдумывал дальнейшие действия на тот случай, если его предчувствия оправдаются. На этот раз Чингис не остановился, хотя почерневшие от сажи фигуры копошились среди обгорелых руин в поисках того, что еще можно было спасти. Монгольские воины проезжали мимо, не проявляя интереса к тем, кто скрывался от них среди развалин.

Горы давно виднелись вдали, но минуло несколько дней, прежде чем караван докатился до их подножия. Встревоженный Субудай получил разрешение Чингиса отправиться вперед вместе с разведчиками и изучить обстановку. Проскакав сорок миль, Субудай нашел то селение, где впервые встретился с человеком, которого впоследствии доставил к Чингису. Монгольский обоз остался теперь далеко позади, на расстоянии одного дневного перехода.

Никто больше не жил в этом селении. С замиранием сердца вел Субудай своего скакуна средь останков сожженных домов. Даже мальчишек, обследующих руины в поисках пищи и монет, не было здесь. Селение погибло, но не люди Субудая разрушили его. И если требовалось окончательное доказательство присутствия ассасинов в этих горах, то он нашел его в обугленных трупах убитых сельчан, лежавших повсюду среди руин. Лишь мухи, воронье да бездомные собаки ныне обитали тут. Зловещее безмолвие нарушало только жужжание да хлопанье крыльев вспугнутых лошадьми стай.

Чингис прибыл к руинам сразу после того, как гонцы Субудая доставили ему весть. Хан подъезжал, сохраняя невозмутимый вид. Он вздрогнул единственный раз, когда муха села ему на губу.

– Это предупреждение, – сказал Субудай.

– Предупреждение или наказание. Кто-то видел, как ты говорил с купцом, – пожал плечами в ответ Чингис.

Вспомнив о человеке, который скоро прибудет сюда с целой телегой золота, Чингис повеселел и злорадно ухмыльнулся. Неожиданное богатство вряд ли пригодилось бы купцу в этом гиблом месте.

– С той деревней в горах, где, по словам купца, живет его сестра, наверное, сделали то же самое.

Чингис кивнул. То, что селения разрушены, мало волновало его. Сожженные дома если и были предостережением, то на всем белом свете нашлось бы совсем немного людей, которые отнеслись бы к этому столь же равнодушно, как он. На своем веку Чингис видел вещи и пострашнее. Подумав об этом, он припомнил то, что мать частенько говорила ему в детстве, и улыбнулся:

– Я родился со сгустком крови в правой руке, Субудай. Всю жизнь хожу рядом со смертью. Они должны знать об этом, если вообще что-нибудь знают. Сожженная деревня – это предостережение не для меня. Оно для тех, кто считает, что может иметь со мной дело. – Чингис насупил брови и постучал пальцами по седлу. – На их месте я сделал бы то же самое.

Субудай только кивнул, понимая, что хан не нуждается в его словах.

– Все-таки надо ехать дальше, чтобы увидеть место, где они спрятались, – продолжал Чингис с кислой миной, – даже если они покинули свое укрытие.

Субудай ответил простым поклоном, потом свистнул своих разведчиков, направляя скакуна в горы. Деревня, где проживала сестра купца, лежала в одном дне пути для всадника, скачущего налегке, но тяжелый караван добрался бы до нее дня за три. В горах враги могли устроить засаду, поэтому путь прежде следовало проверить, и Субудаю пришлось обуздать собственное нетерпение помчаться вперед и увидеть, остались ли еще ассасины в своем логове. За селением горы круто вздымались в небо, а к остроконечным вершинам и глубоким ущельям вела одинокая тропа. Покорение этой гористой области требовало огромных усилий, а вот оборонять ее было легко. Даже звук глох в этих ущельях, пожираемый крутыми склонами скал, и только зловещее эхо конских копыт раздавалось в этой глуши, когда весь мир замирал. Субудай ехал с опаской, рука в любой момент готова была натянуть лук или обнажить меч.