— Разве отец мой не рассчитывает ни на чью помощь?

— Увы, сын мой! — проговорил плантатор, грустно опустив голову. — Откуда ожидать ее? Я здесь отрезан от всего мира…

— Отец мой ошибается! — горячо возразил индеец.

— Ошибаюсь? Нет, сын мой! Разве ты не знаешь, что я здесь совершенно одинок. Вокруг нет ни одного человека моей расы!

— И все-таки мой отец ошибается! — еще энергичнее воскликнул индеец. — Разве ты забыл, что Пламенное Сердце с этого дня твой сын? Если он отказывается от гостеприимства

Белой Головы, то только потому, что хочет поспешить к своим воинам, чтобы с быстротой ястреба вместе с ними вернуться на помощь Белой Голове.

— Боже мой! — в волнении воскликнул дон Мельхиор. — Как мне теперь тебя благодарить!

— Меня не за что благодарить, — просто возразил индеец. — Я исполняю только свой долг: если бы не помог тебе против угрожающей опасности, то совершил бы нечестный поступок. Кроме того, — добавил он с ласковой улыбкой, — я не хочу зла моей сестре Белой Лани. Пусть же мой отец приготовится к нападению Антилоп. Они могут явиться каждую минуту.

При последних словах индейца дверь тихо отворилась и на пороге появилась поддерживаемая матерью Флора. Прелестная девочка была еще очень бледна и слаба, но улыбалась и, обращаясь к вождю, проговорила своим мелодичным голоском:

— Я слышала, брат, ваши слова и хотела еще раз до вашего отъезда вас поблагодарить. Вы так добры, вождь, что я люблю вас так же, как моего родного брата Карденио.

— Карденио! — воскликнул дон Бартас с беспокойством. — Где же он? Я совсем забыл о нем!

— Папочка, бедный Карденио ускакал в Кастровилл за аббатом Мишелем, когда увидел, что я в опасности. Он, бедненький, совсем обезумел от горя и, не обращая ни на что внимания, поскакал в самый ураган.

— Боже мой! Боже мой! Один в саванне в такую ужасную бурю! Неужели Господь не сжалится надо мной и я должен потерять одного из моих детей?! — воскликнул дон Мельхиор, с отчаянием обхватив руками голову.

При этом полном горя возгласе апач вскочил со своего места.

— Пусть отец мой скажет только слово, — проговорил он, — и Пламенное Сердце со всеми своими воинами отправится на поиски Карденио.

— Нет, нет, вождь, — вмешалась девочка, с благодарностью глядя на индейца. — Это было бы бесполезно. Папа отправит за братом дона Рамона с людьми. Они возьмут факелы и, наверное, скоро отыщут его. Вы же должны поберечь себя, ведь скоро вам предстоит куда более трудное дело — защищать нас от нападения.

— Спасибо, моя дорогая крошка, — сказал, поспешно вставая, дон Мельхиор. — Я сейчас же отправлю дона Рамона на поиски.

— И я, отец мой, ухожу, — сказал индеец, тоже вставая. — Мне пора ехать.

— Вы ведь скоро вернетесь, брат? — ласково спросила девочка.

— Завтра в это же время я снова буду здесь, сестра. Да хранит вас Ваконда до моего возвращения. Прощайте! Пламенное Сердце любит и не забудет вас.

С этими словами индеец низко поклонился, взял свое оружие и вышел из комнаты. Следом за ним удалился и дон Мельхиор.

Стояла чудная ночь. Ничто не напоминало о пронесшемся недавно урагане. Небо, усеянное мириадами звезд, было удивительно прозрачно. Луна озаряла окрестности бледным, таинственным сиянием, так что даже некрупные предметы были различимы на далеком расстоянии. Воздух был напоен опьяняющими ароматами природы. Царила полная тишина. Только вершины деревьев тихо шептались друг с другом.

На дворе дона Мельхиора уже все было готово. Двенадцать тяжело нагруженных мулов и четыре индейца ждали появления вождя, чтобы отправиться в дорогу.

Вождь дружески распрощался с доном Мельхиором, вскочил в седло, и маленький караван двинулся в путь. Скоро он скрылся из глаз.

После отъезда Пламенного Сердца дон Бартас немедленно призвал к себе дона Рамона и второго управляющего, дона Сегюро, и отдал им краткие приказания.

Через четверть часа двадцать служащих дона Мельхиора с горящими факелами в руках отправились на поиски Карденио и аббата. Вскоре они рассыпались по саванне.

Для плантатора потянулись томительные часы ожидания. Он не отходил от дверей, тщетно вглядываясь в темную даль. Ночь уже близилась к концу, и первые проблески зари осветили горизонт, когда, наконец, вдали показались огоньки, которые быстро приближались к дому. Это были посланцы дона Мельхиора. И тогда силы оставили старика. Бессонная ночь, испытанные им страшные волнения подействовали столь сильно, что он должен был прислониться к косяку, чтобы не упасть. Туман застилал глаза.

— Боже мой! Боже мой! — с отчаянием прошептал он. — Возврати мне сына!

Глава VI. О ТОМ, СКОЛЬ ТРУДНО ПУТЕШЕСТВОВАТЬ НОЧЬЮ В САВАННЕ ТЕХАСА

Имение дона Бартаса находилось всего в четырех лье от Кастровилла, так что на хороших лошадях это расстояние можно было легко проехать за полтора часа. Но после урагана об этом нечего было и думать. Реки превратились в бушующие потоки, мосты и дороги размыло. Так что передвигаться можно было лишь с большой осторожностью, приходилось полагаться скорее на инстинкт лошадей, чем на знание пути, до того неузнаваемой стала местность.

Аббат Поль-Мишель и Карденио выехали из Кастровилла в сопровождении Фраскито около десяти часов вечера. Миновав обработанные поля, путники вступили в пределы огромной саванны, известной здесь под названием Леоны.

Леона представляет собой местность, изрезанную множеством извилистых ручьев, глубина которых иногда весьма значительна. Кое-где саванна покрыта густыми лесными зарослями, наводящими ужас на жителей этих мест. Немало колонистов, отправившись в Леону для сбора паканы, то есть хвороста, нашли здесь свою смерть, заблудившись в дебрях. В этих местах обитали разнообразные индейские племена: апачи, команчи, сиу и другие. Если в руки дикарей попадался белый, они его умерщвляли, подвергнув предварительно самым утонченным мучениям. Опасность путешествия по Леоне усугублялась обилием ядовитых змей, укус которых большей частью означал для человека смерть. Прибавим сюда еще стаи ягуаров, пантер и койотов.

По этой-то местности и пришлось пробираться трем нашим путникам. Дорогой для них служила небольшая тропинка, протоптанная, вероятно, дикими зверями и лишь впоследствии слегка расширенная топором человека. Быстро передвигаться по ней не было никакой возможности: мешали торчащие пни и упавшие деревья.

Сначала обстоятельства складывались для путников благополучно. Хотя ночь и наступила, но луна светила ярко, и всадники успешно преодолевали встречавшиеся им препятствия. Так они достигли широкого ручья, под названием Буффало, через который было устроено некое подобие моста из двух стволов деревьев, связанных сухими ветками. Всадники промчались по нему галопом, рискуя при малейшем неверном шаге лошадей свалиться в воду.

За мостом начиналась собственно Леона — самое опасное место всего путешествия. Всадники смело въехали в лес. Из-за густых деревьев различить что-либо вокруг не было никакой возможности, оставалось продвигаться вперед почти ощупью. Не прошло и двадцати минут, как лошадь Карденио, ехавшего впереди, заржала и взвилась на дыбы. Юноша всмотрелся в темноту и заметил впереди два зловещих огонька. Карденио схватил ружье, висевшее у седла, прицелился и выстрелил. Послышалось глухое рычание, потом треск сучьев, и все стихло.

— Огня! — крикнул Карденио, обращаясь к Фраскито.

Пономарь, у которого от страха стучали зубы, зажег дрожащими руками факел. При его свете путники увидели громадного ягуара, которого Карденио убил наповал, угодив ему прямо между глаз.

Едва избавившись от одной опасности, путники тут же подверглись другой. Выехав из леса на равнину, они наткнулись на стаю койотов. Было их около сорока, но следовало ожидать, что через полчаса станет не меньше сотни. Койоты не выказывали по отношению к всадникам никаких кровожадных намерений, но их неотвязное преследование было довольно подозрительно. Они глухо рычали, и это не предвещало ничего хорошего. Путникам надо было на что-то решиться. У каждого было только по три выстрела, что, конечно же, не смогло бы защитить их от стаи голодных степных волков. Первым нашелся Карденио.