Сетау посмотрел вокруг: их окружили другие рептилии. Спастись не было никакой возможности.

Крокодилы, из закрытых пастей которых выпирали зубы, более острые, чем кинжалы, казалось, улыбались, готовые воспользоваться такой прекрасной добычей.

С царского корабля невозможно было увидеть происходящее. Никто не мог оказать им помощь.

— Я не хочу умирать таким образом, — прошептал Сетау.

Рамзес медленно вынул кинжал из ножен; он не сдастся без борьбы. Когда чудовище нападет, он проскользнет под него и попытается перерезать ему глотку.

Крокодил быстро продвинулся метра на два и снова застыл. Моряк упал на колени и закрыл лицо руками.

— Мы будем кричать вместе, бросаясь на противника, — сказал Рамзес Сетау, — может быть, с корабля нас услышат. Ты — налево, я — направо.

Последняя мысль Рамзеса была о Нефертари, такой близкой и уже такой отдаленной. Затем он собрал всю свою волю, всю свою энергию и приготовился к поединку, выбрав самого огромного крокодила.

Царь уже приготовился закричать, когда заметил движение в хвойной роще, неподалеку от реки. И раздался рев, громоподобный, такой мощный, что испугал даже крокодилов.

Рев принадлежал гигантскому слону, который бегом вошел в воду и ступил на островок. Хоботом он схватил чудовище и отбросил его на сородичей; толкаясь, крокодилы исчезли под водой.

— Ты, — признал Рамзес, — ты, мой верный друг!

Хобот слона, каждый бивень которого весил, по меньшей мере, восемнадцать килограммов, нежно обхватил талию царя Египта, поднял его и поместил себе на спину.

— Я спас тебе жизнь раньше, сегодня ты мне спасаешь жизнь.

Раненый стрелой, попавшей в хобот, спасенный и вылеченный благодаря вмешательству Рамзеса и Сетау, молодой слон стал великолепным самцом.

Когда Рамзес погладил его лоб, он испустил новый рев, но на этот раз рев радости.

Неджем, земельный управитель, заканчивал свой отчет: благодаря превосходному разливу закрома будут полны и обе страны заживут в изобилии. Строгое управление финансами позволит даже облегчить бремя налогов. После возвращения в столицу Рамзес сможет убедиться, что каждый высокий сановник выполнял обязанности с усердием под руководством Амени, внимательного и требовательного.

Неджем скорым шагом направился в сад дворца, где Ка обычно играл со своей сестрой Меритамон; но он нашел там только девочку, упражнявшуюся игре на лютне.

— Давно ли ушел твой брат?

— Он не приходил.

— Мы должны были встретиться здесь...

Неджем направился в библиотеку, где незадолго до завтрака он оставил Маленького Ка, желавшего переписать «Премудрости», написанные лучшими писцами времен пирамид.

Подросток был здесь, сидя, как писец, водя тонкой кисточкой по папирусу, который он развернул на коленях.

— Но... разве ты не устал?

— Нет, Неджем, эти тексты настолько прекрасны, что переписка рассеивает усталость и делает руку гибкой.

— Может быть, нужно... прерваться?

— О, нет, не теперь! Мне так нравится изучать исследования по геометрии того мастера, который построил пирамиду Униса в Сахаре.

— Обед...

— Я не голоден, Неджем; ты согласен, скажи?

— Хорошо, я даю тебе еще немного времени, но...

Ка поднялся и поцеловал вельможу в обе щеки, затем вновь принял прежнюю позу и погрузился с жадностью в чтение, письмо и исследование.

Выходя их кабинета, Неджем покачивал головой. Еще раз он был восхищен исключительными способностями старшего сына Рамзеса. Чудо-ребенок стал подростком, который подтверждал прежние обещания; если Ка продолжит верить в мудрость, Фараон будет обеспечен преемником, достойным его.

— Как здоровье земельного управителя, моего дорогого Неджема?

Голос, который оторвал его от размышлений, был голосом Меба, элегантного и улыбающегося.

— Хорошо, очень хорошо.

— Уже давно у нас не было случая побеседовать... Примете ли вы приглашение на обед?

— Водоворот дел принуждает меня отказаться.

— Я огорчен.

— Я тоже, Меба, но служба царству прежде всего.

— Таково убеждение всех служащих Фараону; не оно ли вдохновляет каждый из наших шагов?

— Увы! Люди остаются людьми, и они часто забывают о своих обязанностях.

Меба ненавидел этого работягу, наивного и напыщенного, но должен был изображать уважение и предупредительность, чтобы добыть у него сведения, в которых он нуждался.

Положение сановника было не блестящим; множество бесплодных попыток убедили его, что ему не удастся узнать содержание посланий Аша. Амени был очень осторожен.

— Могу ли я отвезти вас домой? Я располагаю новой колесницей и двумя очень спокойными лошадьми.

— Я предпочитаю ходить пешком, — сказал Неджем.

— У вас был случай увидеть Ка?

Лицо земельного управителя просияло.

— Да, мне это удалось.

— Какой удивительный мальчик!

— Более, чем удивительный. Он сын Рамзеса.

Меба стал серьезным.

— Только такой человек, как вы, Неджем, может оградить его от плохих влияний; такой талант, как у него, будет вызывать зависть и интриги.

— Не волнуйтесь, Сетау создал для него защиту от дурного глаза.

— Вы совершенно уверены, что он принял все меры предосторожности?

— Амулет в форме куска папируса, который сулит силу и процветание, и полоска ткани, на которой нарисован полный глаз. Не правда ли, совершенное магическое оснащение против вредных сил, откуда бы они ни исходили?

— На самом деле, впечатляюще.

— Более того, — добавил Неджем, — Ка ежедневно проникается силой формул, выгравированных в лаборатории храма Амона. Верьте мне, этот ребенок хорошо защищен.

— Вы меня убедили. Мог бы я повторить свое приглашение на обед?

— Если быть откровенным, меня не привлекает светская жизнь.

— Как я вас понимаю, мой дорогой! В дипломатии, к несчастью, невозможно ее избежать.

Когда они расстались, Меба едва подавил желание скакать от радости. Офир будет доволен им.

Когда корабль пристал к берегу Абу-Симбела, огромный слон, который следовал по дороге пустыни, издал рев приветствия. С вершины возвышенности он как бы следил за Рамзесом, с восхищением озиравшим окрестности: золотой песок, окруженный горной цепью. Царь вспомнил о том дне, когда открыл это замечательное место и поиски Лотос, нашедшей корень богини с лечебными свойствами.

Красавица-нубийка не отказала себе в удовольствии поплавать обнаженной в водах реки и проплыть с ловкостью рыбы до крутого берега, залитого солнцем. Многие матросы вторили ей, счастливые, что достигли хорошего порта.

Все были покорены великолепием места, где возвышался скалистый волнорез, служивший ориентиром для навигаторов; Нил выписывал великолепную кривую, обходя возвышенность, разделенную на два высоких мыса, между которыми проникал поток рыжеватого песка.

Тело нубийки поблескивало серебряными каплями воды, когда она поднималась по склону горы, преследуемая Сетау, одетым в шкуру антилопы, пропитанной целебными растворами.

— Что внушает тебе это место? — спросил Рамзес у Нефертари.

— Я чувствую здесь присутствие богини Хатор; камни похожи на звезды, золото неба заставляет их сиять.

На севере песчаная гора падает крутым склоном и приходит в соприкосновение с высокими водами; на юге гора отходит в сторону и образует широкую отмель. Два мыса окаймляют ее. Здесь я отпраздную нашу любовь, соорудив два святилища, неразделимых как Фараон и Великая Супруга Фараона. Твое лицо будет навсегда выгравировано в камне, чтобы встречать солнце, которое заставит тебя возрождаться каждый день.

Нефертари нежно обняла Рамзеса и с жаром поцеловала его.

Когда корабль был в виду Абу-Симбела, наместник Нубии протер глаза, считая себя жертвой миража.

На крутом берегу десятки каменотесов организовали стройку для возведения обширного здания. Некоторые, используя строительные леса, начинали обрабатывать скалу песчаника, в то время как другие занимались каменными блоками. Грузовые корабли привезли необходимое оборудование, десятники, заботившиеся о дисциплине, разделили ремесленников на группы, предназначенные для определенных работ.