Бросается в глаза отсутствие у Разумовского здесь (да и в других его определениях и характеристиках права) какого-либо признака, специфичного именно для права. Зная данное обстоятельство, он в обоснование своей позиции ссылается на взаимосвязи между отдельными идеологиями и на недопустимость метафизического размежевания в праве общественных отношений и идеологии. "Совершенно пустой абстракцией, — утверждает он, — было бы резко разграничивать между собой различные формы идеологии, в особенности те из них, которые играют роль формального опосредования самого общественного строя материального производства, стоят ближе всего к базису, — как право, нравственность и, в отдельные периоды, политическая идеология"[282].

Отмирание "буржуазного права" означает, по Разумовскому, "смерть права как идеологии" и переход в коммунистическом обществе "к сознательно регулируемой и сознающей характер своей связи с материальными условиями производства системе общественного поведения"[283]. Кто, как и с помощью каких средств будет при коммунизме осуществлять это "сознательное регулирование" (без идеологии и без права), остается неясным.

Вопрос о судьбах права после пролетарской революции Разумовский рассматривает в плоскости использования пролетарской диктатурой отмирающих категорий буржуазного права. Судя по его рассуждениям, издание при диктатуре пролетариата новых законов, кодексов и т. д. не означает создания "непосредственного и нового революционного права в смысле нового типа правовой формы, отныне опосредствующей материальные общественные отношения"[284]. Характеризуя новую форму экономических отношений при нэпе как "государственный капитализм в его ленинском понимании"[285], Разумовский отмечает, что только неизбежная для товарно-капиталистических отношений форма буржуазного права может служить формальным опосредованием советской экономики. Но в эту типовую форму пролетариат может и должен, по его мысли, вкладывать свое новое классовое содержание. "Это, — поясняет он, — происходит не путем построения права по новым принципам, но путем выделения роли государства как особого "субъекта прав", определенных — в правовой же форме! — ограничений действия права и т. д. И здесь должно сказаться само материальное отношение: привилегированное положение государства как наиболее мощного "капиталиста"[286].

Как "пережиток" буржуазного общества буржуазное право (и вообще правовая форма) будет, по Разумовскому, существовать, пока существуют отношения обмена, пока существуют классы и пролетариат как класс. И даже сознавая все иллюзии и особенности правовой формы, победивший пролетариат не может (до полного коммунизма) окончательно отрешиться от товарно-правовой идеологии. Пролетариат, по его словам, "не может не использовать формы права для своего строительства, не может не мыслить в правовых терминах, не может не выставлять правовых требований... Единственное, чего может и должен добиться пролетариат на пути преодоления правовой идеологии — это научиться, при помощи своего могучего оружия — диалектического метода, отличать правовое выражение от его экономической сущности"[287].

Но чего стоит мышление пролетариата "в правовых терминах" в ситуации, где право просто отсутствует? И кому он должен предъявлять "правовые требования" в условиях своей диктатуры и социализации собственности, исключающих право вообще, в том числе и право что-то требовать? И если юридическое мировоззрение в буржуазном обществе, где действительно есть соответствующее право, — это, согласно марксизму, ложное, идеологическое воззрение, то что же тогда представляет собой правовое мышление пролетариата в категориях буржуазной юридической идеологии там, где уже нет права, и до тех пор, пока он сам не исчезнет как класс?

Эти и сходные вопросы, порождаемые анализом воззрений Маркса на право как идеологическую форму, остаются без надлежащего ответа.

В целом трактовка Разумовским права как идеологического явления в условиях послереволюционной ситуации и диктатуры пролетариата была ориентирована на нэповский вариант пролетарского использования буржуазного права. Но тут прежде всего следует отметить, что советский государственный сектор при многоукладном нэпе был не "госкапитализмом" (как, со ссылкой на Ленина, считал Разумовский), а социализированным сектором, т. е. этот главный и определяющий уклад был фактором не правообразования, а как раз отрицания права. И допущенное при нэпе буржуазное право фактически действовало лишь вне рамок государственного сектора, в сфере несоциализированных или частично и временно десоциализированных укладов.

Толкование Разумовского явно расходилось с этими реалиями. Отсюда и его интерпретации нэповского права в духе положений Маркса и Ленина о буржуазном "равном праве" на первой фазе коммунизма. Эти разные вещи оказались у него отождествленными в силу их одинаковой идеологизированное, хотя нэповское буржуазное право — это реальность, а буржуазное "равное право" при социализме — несбывшееся предсказание. Но данное обстоятельство, имеющее принципиальное значение для оценки всего подхода Маркса и Ленина к праву, остается вне рамок идеологического толкования Разумовским права как формы общественного сознания.

Представления о классовом праве, включая и классовое пролетарское право, с позиций психологической теории права развивал М.А. Рейснер. Еще до революции он начал, а затем продолжал классовую интерпретацию и переработку ряда идей таких представителей психологической школы права, как Л. Кнапп и Л. Петражицкий[288].

Свою заслугу в области марксистского правоведения он видел в том, что учение Петражицкого об интуитивном праве поставил "на марксистское основание", в результате чего "получилось не интуитивное право вообще, которое могло там и здесь давать индивидуальные формы, приспособленные к известным общественным условиям, а самое настоящее классовое право, которое в виде права интуитивного вырабатывалось вне каких бы то ни было официальных рамок в рядах угнетенной и эксплуатируемой массы ”[289].

Марксистские представления о классовости права Рейснер толковал в том смысле, что каждый общественный класс — не только класс господствующий, но и угнетенные классы — в соответствии с положением данного класса в обществе и его психикой творит свое реально существующее и действующее интуитивное классовое право. Уже при капитализме, по Рейснеру, имеется не только буржуазное право, но также пролетарское право и крестьянское право. Так что не "все право" запятнано "эксплуататорской целью"[290]. Возражая против отождествления всего права с эксплуататорским правом, Рейснер уже до революции проводил ту мысль, что у революционных масс есть свое классовое интуитивное право, которое должно лечь в основу их будущего господства.

Такое правопонимание, согласно Рейснеру, подтвердилось по- еле пролетарской революции, особенно выразительно — в Декрете о суде № 1, которым деятельность новой юстиции в условиях отсутствия надлежащего официального (позитивного) права была ориентирована на "революционное правосознание" победившего пролетариата.

В проведении этого декрета и пропаганде его идей, как известно, большую роль сыграл А.В. Луначарский[291]. Как положения декрета, так и позиция Луначарского в дальнейшем подвергались кр тике (со стороны Стучки, Пашуканиса и др.) за использование уч ния Петражицкого об интуитивном праве и т. д. Рейснер, отверг! эту критику, отмечал, что декрет (и соответственно — Луначарский) имел в виду не интуитивное право в толковании Петражицкого, а марксистски переработанное Рейснером классовое интуитивное право пролетарских масс. По словам Рейснера, это он, поддержав усилия Луначарского по организации революционной юстиции, указал на то, что революционное право уже есть и существует, несмотря на та, что никакое законодательство его еще не закрепило. "Это, как выяснил я тов. Луначарскому, со ссылкой на некоторые научные материалы, — отмечал позднее Рейснер, — было интуитивное (или захватное) право наших революционных масс, которое в качестве классового права восставших содержит в себе полноту надлежащего правосознания"[292]. И именно этот декрет, по оценке Рейснера, стал основой нового правопорядка с его особенностями и классовым принципом.