— Они просто не знают, где найти достойную спутницу…

— Отчего же, — я и не поняла, что тьеринг прислушивался к разговору. До того он казался всецело увлеченным собственною беседой. — Много дорог ведет в Веселый квартал… правда, до сего дня мне казалось, что воспитанницы матушки Рюнай стоят своих денег…

…надо же, бывал…

А с другой стороны чего возмущаться? Взрослый мужчина со своими потребностями и немалыми, как понимаю, возможностями. И гнев моей второй половины совершенно необъясним. Как и ее глубочайшая обида.

…представление мы увидели.

Почти.

То есть помост, возведенный на белых столбах, возвышался над толпой. И что-то там на нем происходило, что-то такое, вызвавшее у Иоко вполне искренний прилив восторга, а я… я видела какие-то фигуры, но не понимала смысла происходящего…

…это же знаменитая постановка о старухе и зеркале, в котором она спрятала свою душу, чтобы вновь стать молодой. Вот эта белая фигура — ведьма-нё…

…и юноша, влюбившийся в красавицу…

…его лицо скрыто фарфоровой маской, а движения ломаны и рваны, и актер напоминает мне огромную куклу, с которой взялся играть неумелый кукольник. Наверное, в этом всем есть своя особая эстетика, и Иоко готова объяснить мне смысл каждого движения, но…

…я слишком иная.

И тьеринг, кажется, тоже не в восторге. Он терпит — на диво выносливый мужчина — только с ноги на ногу переминается, а так всем видом своим изображает величайшее внимание.

Смешно.

…и музыка, эхо которой долетает сквозь толпу. То ли струна дергается в чьих-то руках, то ли пила скребется по стеклу. Драматизм создает, но и нервов забирает изрядно. Наверняка, она прекрасна своей символичностью, но испорченное тем миром сознание требует вменяемой оранжировки.

Я покосилась на тьеринга.

Стоим.

Делаем вид, что нам жуть, до чего интересно. На сцене кто-то то ли самоубивается, то ли с демонами сражается, то ли просто меняет одну красивую позу на другую.

…это ведьма, чье сердце не устояло пред силой любви, мечется, не зная, как открыться юному самураю…

Скоро все умрут.

Откуда такое ощущение? То ли знание, от Иоко доставшееся, то ли просто подозрение глобальное, что комедии здесь не в чести и вообще… я тронула руку тьеринга.

— Это искусство… слишком велико и всеобъемлюще, чтобы слабый женский разум мог его постигнуть…

Уголок рта его дернулся, словно тьеринг с трудом сдерживал смех. Мне кивнули и потянули прочь из толпы, которая, напротив, захваченная силой искусства, стремилась поближе к помосту.

…а у нашего собственного скандалил мужчина.

Он был тучен.

И наверное, богат. Во всяком случае, шелка на его кимоно ушел не один метр, да не простого, но переливчатого, который ткут на острове Ханараси, замачивая нити в смеси из ослиной мочи, морских ракушек и темных водорослей, их еще девичьим волосом кличут. А потом ткачихи смачивают кончики пальцев чернилами кальмара, подозреваю, что не только ими, ибо слишком просто звучит, и сплетают разноцветные нити удивительной красоты полотном.

…стоит оно немало.

— …безобразие…

Пучок волос его был скреплен жемчужной нитью, хвосты которой возлежали на плоском, каком-то будто обрубленном затылке. Оттопыренные уши были красны, и в левом виднелась пара серег.

На шее сияло ожерелье.

И пухлые пальцы украшали кольца с перстнями. За спиной мужчины возвышался худощавый паренек с веером на длинной ручке. Веер лениво шевелился, разгоняя редкий осенний гнус.

Мужчина закашлялся и постучал себя по груди.

— Что случилось? — я не позволила тьерингу задвинуть себя за спину, хотя Иоко определенно была не против подобного варианта. С мужчинами должны разговаривать другие мужчины, а женщине надлежит тихо и скромно дожидаться в стороне…

…еще чего.

Толстяк повернулся ко мне.

Три подбородка полностью скрывали короткую шею. Пухлые щеки начали обвисать, а глаза почти исчезли в подушках век.

— Эта девка меня оскорбила, — заявил он, пытаясь отдышаться.

— Какая? — уточнила я.

Мацухито застыла столбом. Шину с видимым спокойствием оглаживала меховую накидку, снимая с длинного ворса мусор. Кэед вышивала. И все трое старательно делали вид, что к гневливому господину отношения не имеют.

— Эта, — палец, украшенный тремя перстнями, указал на Шину.

— И чем же?

Уши господина покраснели.

…не хватало, чтобы у него тут инфаркт случился. Или инсульт. Или еще какая пакость… нам тогда вовек не отмыться.

— Я велел ей отослать меха, — произнес он, промокнув лоб шелковым платком, который снял с руки. И поморщился, верно, вспомнив о толстом слое пудры, в которой ныне появились проталины. — Ко мне… в дом… а она потребовала денег.

Какая несказанная наглость.

— И что именно вам показалось оскорбительным? — я приняла руку тьеринга и поднялась на помост. — Разве в Кодексе Тануки, который чтим и ныне, и полагаю, ведом господину, ибо вижу я, что господин умен и хорошо образован…

…лесть еще никогда и никому не мешала.

А ссориться с человеком, который, может, и не слишком знатен — знать, как подсказывала память Иоко, в большинстве своем держалась много скромнее — но весьма состоятелен, мне не с руки.

— …а потому просто позабыл, верно, что за любой товар надлежит продавцу заплатить. Ибо то, что взято без платы, называется некрасивым словом кража…

Толстяк запыхтел. И красноты прибавилось. И кажется, в краже его еще не обвиняли. Ничего, все когда-либо случается впервые…

— …а я и представить себе не способна, чтобы господин, столь великий, даже мысль позволит себе некрасивую, не говоря уже о деянии…

…мысль он явно позволил себе и не одну.

Да и деяния… интересно, куда наша охрана разбрелась. И судя по тому, как хмурился мой тьеринг… ладно, не мой, но сам к нам привязался, его тоже несказанно занимал этот вопрос.

— И потому в силу скромного разумения своего, — я говорила, глядя на собственные руки, которые, несмотря на заботу моей оннасю, потемнели и обзавелись парой мозолей.

Нехорошо.

В прошлой жизни, особенно в последние годы, я много времени уделяла внешности. Быть может, слишком много и… мне казалось, это важно. А на самом деле? Неужели та жизнь моя была настолько пуста, что больше и заняться было нечем?

Три часа в салоне…

…несколько раз в неделю… спортзал… и еще иглоукалывание курсами. А когда не оно — массаж… или вот спа… курорты… я заполняла свое время какими-то делами, которых теперь и вспомнить не могу.

— …я подозреваю, что произошло страшное недоразумение… и господин пожелал приобрести меха…

…дешево, желательно и вовсе даром.

— …оставив долговое обязательство вместо денег…

…а с таковыми здесь не шутили.

Краснота его чуть схлынула.

— Безобразие, — повторил он тонюсеньким голоском. — Я буду жаловаться…

— Конечно.

Улыбаться.

И соглашаться. Жалобы? Пускай… подозреваю, не первая и не последняя. Как-нибудь переживем.

— Мало того, что их пустили… — он развернулся, верно, осознав, что добыча оказалась вовсе не такой легкой, как ему представлялось…

— И что это было? — счел возможным поинтересоваться тьеринг.

Интересно, как объяснить, что такое попытка развода?

— Господин Нерайо, сын Сузуми, — этого господина я заметила только, когда он заговорил. А заметив, удивилась, потому что был он… неприметен? Отнюдь. Да, одет довольно просто. Невысок. Худощав, пожалуй, худоба эта была несколько болезненна, но и только. Он стоял, разглядывая украшения из серебра и янтаря, и не пытался спрятаться, однако же… готова поклясться, что и тьеринг его заметил только сейчас.

Нахмурился.

И ладонь на рукоять меча возложил, демонстративно так…

— Его отец был почтеннейшим торговцем, которому случалось представать пред лицом Наместника. Имя его было известно далеко за пределами города… — пальцы тонкие, бледные.

Ладони узкие, что для мужчины некрасиво.