До Сомовой наконец дошло, что труп оябуна на шнурке ей не снится. Гигантка завыла гневно, громко, вскочила с тюфяка, две горы с сосками-блюдцами тряхнуло. Андрей завороженно смотрел на них, а босые слоновьи ножища уже топали к нему.

Рука Андрея потянулась к мечу слишком поздно. Мощный удар под дых опрокинул его на пол. Желудок сдулся, пустой мешок прилип к позвоночнику. Андрей хватал ртом воздух, будто рыба, и смотрел, как лапищи Сомовой сгребли Лиса за голову и ноги. Перевернутый увечный ученик взлетел над Андреем, над волосатым колодцем гигантки, над двумя молочными горами, над лохматой черной головой. Над всем живым и мертвым в этой комнате.

Сомова вытянула вперед правое колено, выступ широкой ножищи оказался прямо под Лисом. Прежде чем эта бешеная лосиха переломала коленом хребет Лиса, Андрей прыгнул Сомовой на грудь. Гигантка вместе с двумя самураями рухнула на спину, Лиса отбросило назад на подоконник.

Падая, Андрей успел вынуть катану. Вскользь клинок полоснул по лошадиным зубам гигантки. На месте разрубленных губ, десен, зубов, языка, слюнных желез вмиг расцвела кровавая каша.

И эта красная мешанина дико завыла на весь этаж.

Андрей и Лис поднялись на ноги. Сомова корчилась и каталась по полу, брызгая ошмётками ротовой полости.

— Добей, — шепнул Андрей и бросился к двери. В коридоре уже топали ноги и шуршали вынимаемые из ножен клинки.

А как будто кто-то, в самом деле, ожидал тихой вылазки.

Андрей захлопнул дверь, дернул замок. Сорвал со стены листок бусидо и залепил им разбитый глазок.

Вой сзади утих. Сомова замолкла навсегда. Слишком поздно.

В дверь забарабанил десяток рук. Снаружи кричали:

— Открывай дверь, трусливый говнюк!

— Я выпотрошу твое нутро!

— Подниму голову на клинок!

— Сделаю из его кишок ожерелье!

Прямо на просвечиваемом сквозь тонкую бумагу глазке тянулся пятый постулат Долга чести перед именем: «Ученик не успокоится до тех пор, пока не сведет все счеты и не устранит оскорбление или пятно на имени, или поражение».

— Запри за мной дверь, — сказал Андрей и взялся за ручку двери.

«И ты еще называл местных безумными, человек?» — хмыкнул волк за ширмой.

Трехпалая рука легла сверху на истыканную стержнем ладонь Андрея.

— Брат, больше ты меня не оставишь, — сказал Лис. — Уйдем вместе.

В коридоре кричали: «Трусливые говнюки — мои! Я первый сдеру с них шкуры».

Другой крикнул: «С чего бы?»

Первый крикнул: «Долг мести: Сомову-сан тыкал я!»

Ливень криков: «Я тоже», «Я тоже», «И я»…

Громогласный бас вдруг всех заглушил: «А меня — Губительный Вихрь-сан!»

Все замолкли, затем первый голос сказал: «Лады, буду вторым».

Дверь тряслась, петли шатались, скрипя. Скоро ее выбьют, угроза никаких выговоров не остановит двухмордых. Скоро двое восьмиклассников возьмутся за руки и пойдут по брусчатке Истинного пути.

Андрей взглянул в окно и увидел звездное небо внутри своего отражения. Звезды мигнули и умерли под черным наплывом тьмы.

— Уйдем, но не через дверь, — сказал Андрей, — найди оби Губительного Вихря-сан.

Андрей нарыл оби Сомовой в ворохе одежды на полу у тюфяка. Длина пояса — три локтя. До кустов внизу — где-то десяток и еще пять локтей. Нужны хотя бы два оби.

Лис протянул второй оби. Андрей взял один конец и передал Лису конец оби Сомовой. Восьмиклассники разошлись к противоположным стенам. Андрей сложил концы двух тряпок вместе и стал их быстро закручивать, шагая вперед. Когда Андрей вплотную приблизился к Лису, между ними болтался клубок жесткого каната — слитый лоскутный алтарик двум убитым любовникам.

Андрей привязал канат к батарее и распахнул окно. Ледяной свежий воздух оцарапал кожу.

— Снимай оби, — сказал Андрей Лису.

В коридоре кричали: «А давайте: когда снимем головы с плеч этих говнюков, запихнем им по самые гланды наши клинки из плоти? Ха-ха!»

Зычный бас снова перекрыл согласные крики: «А вдруг у них воняет изо рта?»

Все замолкли, затем первый голос сказал: «Лады, просто отрубим им головы».

Андрей привязал один конец оби Лиса к канату, а второй бросил в окно.

— Почему ты не сделал еще один канат? — спросил Лис, указывая на красный оби Андрея.

Странно и приятно было видеть, что Лис слышит не все.

— По моему оби двухмордые опознают убийц, — сказал Андрей. — Да, один твой оби может лопнуть. Но упав с восьми локтей, не умрешь, если расслабишься и упадешь на ноги.

В коридоре кричали: «Освежуем говнюков, и наложницы соткут нам кожаные куртки к зиме!»

Зычный бас возмутился: «Куртки закроют морды Они на спинах».

Пауза, затем голос первого:

«Тогда переименуем наш клан в Потасканные Шкуры. Лады?»

Лис покосился на дверь:

— Расслабиться? Запросто.

Лис полез по канату первым. Несколько вытянок Андрей смотрел, как дверь выгибалась и качалась. Петли пели скрипучую панихиду.

В коридоре крикнули: «Самураи внутри! Слышите меня? Того, кто сам откроет дверь, мы пощадим. Тебя одного не станем пытать. Разбудим так быстро, что даже всплакнуть не успеешь».

Андрей вынул стержень из глаза Губительного Вихря и забрался на подоконник.

«Завтра уроки. Говенный демон, да уроки всегда. Не выйдете — каждого за прогул выселят в коридор. И тогда, трусливые говнюки, я заставлю вас откусывать друг у друга языки и уши, а затем глотать все это дерьмо».

Андрей пополз вниз по канату. Локти и пальцы ног терлись о холодную шершавую стену. Темнота прижигала открытые участки кожи студеными поцелуями. Светлое пятно окна скрылось вверху за языком отлива.

Из окна доносилось: «Вам некуда бежать. Вы в ловушке. Открывайте говняную дверь и падайте ниц».

Оби Лиса лопнул в середине, и Андрей с куском ткани в руках упал в кусты. Тонкие ветки пронзали одежду и расслабленные мышцы. Деревянные руки — беспалые, трехпалые, сотнепалые — хлестали по губам и щекам. В наказание.

За то, что так и не выбрал, кем быть: воробьем или человеком.

За то, что снова убивал не убивая.

За то, что вместо — встать, отряхнуться, пойти зашить и постирать одежду, помыться самому — проваливался в обморок от кровопотери и ушибов.

И вообще за то, что слабак.

1

Рита указала на бадью на полу. Полная горячей воды ржавая железяка дышала жаром.

— Я часто мыла брата, — сообщила наложница. — Господин, позволь раздеть тебя?

Над водой поднимался пар, в тусклом свете желтовато-белым маревом окутывал стены с рисунками. У Круга жизни пар съел черное колесо-лицо, осталась только улыбка цвета засохшей крови. Исчезла и на другой стене морда рыжей лисы во все полотно, оставив лишь янтарные глаза. Между улыбкой и глазами стояла Рита без хакамы, в одном кимоно, который отсвечивал золотом под ярким костром ее волос. Рита шагнула к Андрею. Вся рыжая с золотом.

На пороге над ней высился Андрей, грязный, изодранный и полуголый, в дырявых лохмотьях, в которые превратились выглаженные кимоно и хакамы. Корка грязи облепила его волосы и шею. Песок и листья торчали из прорех в кимоно. То ли удары веток, то ли пощечины, которыми Лис привел Андрея в сознание, разукрасили щеки багрово-фиолетовыми синяками.

— Да я и так чистый, — сказал Андрей, потрогал синяк на скуле, поморщился. — Помойся сама, Амурова-сан.

На негнущихся ногах Андрей прошагал к янтарным глазам и вдруг уткнулся в них лбом. Захрапел.

Рита спросила:

— Господин?

Андрей отдернулся от стены, увидел янтарные глаза, закричал на них:

— Как вы достали!

Рита спросила:

— Господин, позволь раздеть тебя?

— Амурова-сан, твой господин уже сказал тебе, что делать, — сказал Андрей. — Мойся. Ты должна выглядеть идеально, чтобы не получить замечания.

Андрей сел на пол, синие глаза уставились на бадью.

Пожав плечами, Рита начала развязывать оби, разрез кимоно увеличивался, показывая все больше белой-белой кожи.