— Эй! Джано! — крикнул ему Джон Дэвис. — Ради Бога, не уходи.

— Так это вы? — отозвался тот.

— Да, я, если только сатана не принял моего образа!

Рыбак невольно покачал головой.

— Не шутите так, Джон Дэвис, — сказал он. — Ночь черна, и море неспокойно; это значит, что сатана сегодня вышел из преисподней.

— Ладно, ладно, старый кашалот, — сказал американец, — приготовь лодку, нам нельзя терять времени. Этот сеньор — один из моих друзей. Есть у тебя овес для наших лошадей?

— А как же! Эй, Педрильо, пойди сюда! Возьми лошадей этих кабальерос и отведи их в стойла.

На его зов из хижины вышел, зевая, парень высокого роста и приблизился к путешественникам. Те уже спешились. Парень взял лошадей под уздцы и увел их, не говоря ни слова.

— Так мы сейчас отправимся? — спросил Джон Дэвис.

— Когда вам будет угодно, — отвечал ворчливо рыбак.

— Надеюсь, у тебя народу достаточно?

— Я и двое моих сыновей; для того, чтобы переехать через бухту, этого будет вполне достаточно, я полагаю!

— Тебе это лучше знать, чем мне.

— Так зачем же спрашивать! — заметил рыбак и, пожав плечами, направился к лодке.

Оба всадника последовали за ним.

Рыбак сказал правду: море было бурным, и понадобилось все искусство старого моряка, чтобы переправа через бухту завершилась благополучно. После двух часов тяжелого труда гребцов лодка причалила к молу Гальвестона, и оба пассажира высадились из нее целыми и невредимыми. После этого, не дожидаясь благодарности со стороны пассажиров, рыбаки сели в лодку, взялись за весла и исчезли в ночной темноте.

— Здесь мы расстанемся, — сказал Джон Дэвис полковнику, — потому что каждый из нас должен идти своей дорогой. Завтра утром, в девять часов, я буду иметь честь предстать перед генералом. Смею ли я надеяться, что вы замолвите за меня словечко, чтобы обеспечить мне хороший прием?

— Я сделаю со своей стороны все, что зависит от меня.

— Благодарю вас, и спокойной ночи!

— Еще одно слово, прошу вас, прежде, чем мы расстанемся, — сказал полковник.

— Что вам угодно, полковник?

— Я должен вам признаться, что меня в данную минуту снедает любопытство.

— Что же именно вам угодно знать?

— Незадолго до вашего прибытия я увидел перед домом, к которому привел меня случай, четырех людей, которые несли пятого. Кто был этот последний?

— Я знаю об этом ровно столько же, сколько и вы. Все, что я могу вам сказать, это то, что его нашли умирающим на берегу моря в одиннадцать часов ночи несколько человек из береговой стражи. Кто он такой и откуда, я не знаю. Этот человек был весь изранен и в одной руке держал топор, что позволяет предположить, что он принадлежал к числу членов экипажа корвета «Либертад», которым так удачливо завладели наши люди. Вот единственное объяснение, которое я могу вам дать. Это все, что вам угодно знать?

— Еще одно слово. Кто тот человек, которого я видел в доме и которого называли доном Бенито?

— Что до него, то вы скоро о нем узнаете! Это — руководитель всего техасского восстания. Больше я ничего не имею права сказать вам по этому поводу. До свидания, до завтра, до девяти часов у генерала!

— Отлично.

Оба собеседника вежливо распростились и вошли в город с разных сторон: полковник направился к своей квартире, а Джон Дэвис, по всей вероятности, пошел искать ночлега к одному из многочисленных инсургентов, живших в Гальвестоне.

ГЛАВА II. Мировая сделка

Дурные вести распространяются, как известно, с необыкновенной быстротой. Почему? Это тайна, до сих пор неразгаданная. Как будто электрический ток несет эти вести с головокружительной скоростью и ради своего удовольствия рассеивает их на своем пути.

Ягуар и Эль-Альферес приняли все меры предосторожности, чтобы скрыть ото всех свою вылазку. Они хотели, чтобы результаты ее держались в тайне до той поры, пока они не предпримут всех мер, необходимых для обеспечения полного успеха этого рискованного предприятия.

Внутреннее сообщение в то время, как и по сей день, было в тех местах весьма затруднительным. Только один человек — полковник Мелендес — приблизительно знал, что произошло, и мы видели, что он был лишен возможности сообщить об этом кому бы то ни было. Тем не менее не прошло и двух часов с того времени, как совершилось событие, которое мы описывали, а слух о нем уже распространился по всему городу. Этот слух, как шум морского прилива, становился все грознее и скоро принял ужасающие размеры. Как обычно бывает в подобных случаях, истина потонула в массе глупейших и невероятнейших подробностей и почти совершенно исчезла, уступив место огромному числу домыслов. Один был несообразнее другого, но, вместе с тем, они пугали население и приводили его в неописуемое волнение. Говорили, между прочим, что инсургенты начали наступление на город, что у них сильный флот, состоящий из двадцати пяти судов, и что они могут высадить армию в десять тысяч человек, снаряженную пушками и другим оружием. Говорили не более и не менее как о бомбардировке инсургентами Гальвестона и о том, что значительная часть этих инсургентов принимала на суше все меры, чтобы отрезать городу всякое сообщение с материком.

Люди, которыми владеет страх, не рассуждают. Несмотря на явную несообразность предположения о том, что инсургенты могут собрать флот и такую значительную армию, никто не сомневался в правдоподобности этого слуха, и горожане со страхом обращали взоры к морю и в каждом показавшемся на горизонте парусе видели авангард техасской эскадры.

Даже сам генерал Рубио был сильно озабочен, и хотя он не особенно верил тем глупым слухам, которые доходили до него, тем не менее предчувствие, никогда не обманывавшее его, говорило, что он находится накануне каких-то грозных событий, которые не замедлят разразиться над городом, словно гром.

Продолжительное отсутствие полковника, причина которого была ему неизвестна, служило генералу еще одним поводом к тревоге. Положение становилось настолько напряженным, что генерал не мог не сделать попытки рассеять грозу, собиравшуюся на горизонте.

К несчастью, по своему географическому положению и как центр торговли Гальвестон — вполне американский город, и доля мексиканского населения в нем крайне невелика. Генерал не сомневался в том, что главные представители городской торговли — американцы северных штатов — искренне сочувствуют повстанцам и только ждут удобного случая сбросить с себя маску и открыто перейти на их сторону. Даже мексиканцы не могли быть удовлетворены подобным положением — оказаться взаперти в осажденном городе — и предпочли бы открытой борьбе, вредящей их коммерческим интересам, какое бы то ни было соглашение.

Капиталисты не имеют отечества, а потому, с точки зрения политики, население Гальвестона в глубине души очень мало заботилось о том, техасцы ли они или мексиканцы, лишь бы их не разорили. Этот вопрос был для них самым существенным. Окруженный такими эгоистами и смущаемый дурными слухами, генерал не мог не ощущать сильной тревоги, тем более что в его распоряжении были силы настолько незначительные, что они не могло бы затушить восстание в том случае, если бы городское население действительно возмутилось. Прождав понапрасну до одиннадцати часов возвращения полковника, генерал решил призвать к себе самых влиятельных городских торговцев, чтобы вместе с ними изыскать средство, которое отвечало бы интересам каждого из них и, вместе с тем, помогло бы ему самому укрепиться в городе.

Торговцы тотчас же отозвались на приглашение генерала. Такая поспешность с их стороны для всякого, кто мало знаком с истинным характером американцев, показалась бы добрым знаком, тогда как на генерала факт этот произвел совершенно обратное впечатление.

Около полуночи гостиная генерала была уже полна: в ней собрались человек тридцать торговцев, почтеннейших граждан Гальвестона.

Его превосходительство дон Хосе-Мария Рубио был, прежде всего, человеком дела, честным, прямым и следовавшим убеждению, что люди при любых обстоятельствах должны действовать открыто и неуклонно идти к намеченной цели. После взаимного обмена приветствиями он начал говорить. Без всяких ухищрений, ясно и твердо генерал раскрыл перед всеми настоящее положение дел и просил у знатных граждан их доброго содействия, которое помогло бы ему предотвратить надвигающуюся беду. При этом генерал объяснил им, что содействие это сделает его настолько сильным, что он будет в состоянии победить целую армию инсургентов и заставить их отступить.